Саквояжники (CARPETBAGGERS)

There was no prayer on her lips, no disturbing thoughts in her mind - only a calm, delicious emptiness.	Она не молилась, в голове не было никаких мыслей - только спокойствие и пустота.
It permeated her whole being and closed off the world, beyond the comforting walls.	Это позволяло ей полностью отключиться от того мира, который находился за стенами церкви.
The sins of omission, which plagued her hours while she was outside these walls, were but faint distant echoes.	Чувство собственной вины, которое постоянно терзало ее вне этих стен, как бы притуплялось здесь.
Little Tommy lay quiet in his grave, no reproach on his tiny rosebud lips, for her neglect during his illness.	Маленький Томми лежал в могиле и не упрекал ее за то, что она не уберегла его во время болезни.
No memories rose to torture her of her white, naked body, writhing in passion and pleasure, while her son lay dying in the same room.	Ее не мучили воспоминания о том, как ее обнаженное белое тело извивалось от страсти и наслаждения, в то время как ее сын лежал мертвый в этой же комнате.
It had seemed just a tiny cold, a cold such as children have so often and awaken free from in the morning.	Казалось, что у него легкая простуда, которая часто бывает у детей и обычно проходит к утру.
How was she to know that while she lay there, whispering her delight into her husband's ear, a minute piece of phlegm had lodged in her son's throat, shutting off the air from his lungs?	Откуда ей было знать, что в тот момент, когда она шептала мужу в ухо нежные слова, мокрота попала сыну в горло и перекрыла доступ воздуха в легкие.
So that, when she got up to adjust his covers, as she usually did before she closed her eyes for the night, she found him strangely cold and already blue.	Когда Элен встала, чтобы поправить ему одеяло, как она обычно делала это перед тем, как уснуть, то обнаружила, что он похолодел и даже уже посинел.
How was she to know that this was to be her punishment for her own sins?	Откуда ей было знать тогда, что это наказание за ее собственные грехи?
Father Hadley had tried to comfort her in her grief.	Отец Хадли пытался утешить ее в горе.
"Do not blame yourself, my child.	- Не вини себя, дитя мое.
The Lord giveth, the Lord taketh away.	Бог дал - Бог взял.
His will be done."	Да свершится воля Его.
But she'd known better.	Но она чувствовала, что это ее вина.
The memory of her joy in her sin was still too strong within her, though she sought to free her soul of its burden by a thousand visits to the confessional.	Мысль о том, что она наслаждалась во время греха, терзала ее все больше, и чтобы облегчить душу, Элен наложила на себя обет исповедаться тысячу раз.
But all the soothing words of the priests brought no solace to her soul. Her guilt was her own and only she, herself, could expunge it.	Однако ласковые, успокаивающие слова священников не приносили облегчения ее душе, потому что это была ее вина, и только она сама могла искупить ее.
But here, in the quiet peace of the nave, beneath the silent, sorrowing Virgin, there was calmness and emptiness and oblivion.	Здесь же, в тишине церкви, перед статуей Богоматери, она чувствовала спокойствие, опустошенность и забвение. * * *
Johnny Burke was bored.	Джонни Борк скучал.