Салтыков (Щедрин)

История с подмётными «воззваниями» этим не кончилась. Ими занималось, что понятно, III отделение, и 4 октября того же 1861 года был арестован отставной поручик Владимир Обручев. Ему предъявили обвинение в распространении писаний таинственного «Великорусса», но во время следствия он никаких признательных показаний не дал, никаких своих сообщников не назвал и в итоге сенатским судом был приговорён к каторжным работам на пять лет с лишением всех прав состояния и к поселению в Сибири навсегда. Об этой горькой судьбине молодого «участника революционного движения» можно прочитать во множестве трудов и других сочинений, посвящённых российским ревущим «шестидесятым» XIX века. Правда, что с Обручевым стало в дальнейшем, названные опусы умалчивают. Но мы, сострадая репрессированному царскими сатрапами, всё же наведём некоторые справки, тем более что в эпоху интернета, даже в условиях самоизоляции, это совсем несложно.

Угодивший двадцати пяти лет от роду в Сибирь сын тверского помещика, генерал-лейтенанта Александра Обручева, имел довольно приглядную наружность. После выхода в отставку стал сотрудничать с «Современником», по его собственному мемуарному свидетельству, состоял в «дружеских» отношениях с Чернышевским и его семьёй, «практиковался по-французски» с племянницей Чернышевского Полиной (Пелагеей) Пыпиной, которая вскоре стала его невестой, но далее, возможно, в силу описываемых обстоятельств, дело не пошло, и барышня вышла замуж за физика Петра Фан-дер-Флита, впоследствии довольно известного. Набоков нашёл для неё место в своём «Даре», о чём потом к месту вспомнила Нина Берберова («Курсив мой»). Бросаю взгляд на эти реальные хитросплетения судеб лишь потому, что даже беглое знание о них делает досужими, конъюнктурными многие построения исследователей коммунистического разлива, апологетов партийности в науке.

Осуждённому 27 февраля 1862 года Обручеву уже 8 мая того же года по императорскому повелению срок каторжных работ скостили до трёх лет, который он, надо подчеркнуть, отбыл полностью. Очевидно, в сибирском захолустье у него произошла перемена представлений, так что уже в 1877 году он добровольно отправился рядовым на Русско-турецкую войну, где ему возвратили чин поручика… В итоге Обручев дослужился до генерал-майора, а в отставку вышел генерал-лейтенантом.

Некоторые литературоведы лихо усматривают во Владимире Обручеве прототип сразу двух персонажей Чернышевского – Рахметова и Алферьева (незавершённый роман), но это представляется мне большим упрощением по отношению к творческой фантазии Николая Гавриловича. Но, вне сомнений, взаимосвязаны эта буйная фантазия, роман «Что делать?» и история родной сестры Обручева Марии Александровны, оказавшейся в центре знаменитого в истории русских матримониальных отношений mariage en trois, брака втроём. Только ещё надо разобраться, кто на кого влиял: Мария Обручева-Бокова, Иван Сеченов и Пётр Боков на Чернышевского или он состязался с ними, разгуливая по лабиринтам брачного раскрепощения.

Надо заметить, что в замысловатой биографии Владимира Обручева есть и факт сотрудничества с «Отечественными записками» Салтыкова, осиротевшими после смерти Некрасова. Пройдя огонь балканских полей сражений, Обручев стал здесь печататься, и это также показывает, что он не имел претензий или обид по отношению к Михаилу Евграфовичу и не связывал свой арест 1861 года за историю с «Великоруссом» с вышеописанным салтыковским рапортом.

Здесь вполне убедительно толкование С. А. Макашина. Скорее всего, «прямодушнейший Салтыков, не умевший, не боявшийся и не пытавшийся никогда скрывать никакой правды о себе», несмотря на объявленную секретность расследования дела о воззваниях «Великорусса», не только не отмолчался о своём в нём участии, но и рассказывал с подробностями, как обстояло дело. В том числе и тем, кого, вне сомнений, взъярило желание Михаила Евграфовича следовать собственным представлениям о происходящем, а не играть по росписям «Великорусса», Чернышевского, Добролюбова, кого угодно, хоть Каткова.