Салтыков (Щедрин)

Здесь есть одна коллизия, которая в советское время плохо вписывалась в тогдашнюю бодрую концепцию о Салтыкове-Щедрине как антисамодержавном сатирике и революционном демократе. Согласно этой концепции, журнал «Современник» характеризовался как соответствующее издание, в котором Салтыкову только и печататься. И то, что редакция «Современника» во главе с Некрасовым «Губернские очерки» отвергла, было в этих координатах почти нонсенсом. Почему книга оказалась в только что основанном журнале «Русский вестник» и принесла ему первую славу, почти не объяснялось.

История издания «Губернских очерков» плохо изучена и сегодня, но кое-что существенное сказать следует. Обратим внимание на то, что настороженное отношение к новаторскому художественному стилю Салтыкова возникло именно у писателей. Не только Тургенев – лидер «Современника» Некрасов также с неприятием отнёсся к автору «Губернских очерков». Делясь с тем же Тургеневым своими впечатлениями от встречи с Салтыковым летом опятьтаки 1857 года, он писал, красноречиво объединяя реального человека и его литературную маску: «Гений эпохи – Щедрин – туповатый, грубый и страшно зазнавшийся господин.

Некрасов словно забыл, что менее чем за месяц до этого он хвастался тому же Тургеневу: «Чернышевский написал отличную статью по поводу Щедрина» – поясним: о первых двух томах книжного издания «Губернских очерков», высоко их оценивающую. Но быстро осознал, что и в книжном виде «Губернские очерки» распродаются с невероятным успехом, а «Русский вестник», продолжая печатать новые «очерки» Щедрина, приобретает репутацию одного из самых влиятельных российских изданий. Когда выйдет третий том «Очерков» (октябрь того же года), «Современник» тут же даст статью Добролюбова, а Некрасов и Панаев пригласят Салтыкова (и П. И. Мельникова) сотрудничать в журнале.

Такое нестроение слов и поступков отражает ошеломляющее впечатление, произведённое на современников сочинением Щедрина. Это подтверждается большим письмом Л. Н. Толстого, отправленного В. П. Боткину и И. С. Тургеневу между 21 октября и 1 ноября 1857 года: «Новое направление литературы сделало то, что все наши старые знакомые и ваш покорный слуга сами не знают, что они такое, и имеют вид оплёванных. <…> Некрасов… <…> Панаев… <…> сыплют золото Мельникову и Салтыкову, и всё тщетно. <…> Салтыков даже объяснил мне, что для изящной литературы теперь прошло время (и не для России теперь, а вообще), что во всей Европе Гомера и Гёте перепечатывать не будут больше».

Но это всё относится ко времени, когда «Губернские очерки» стали не только, по словам эмоционального Чернышевского, «прекрасным литературным явлением», но также «историческим фактом русской жизни». А поначалу всё развивалось настолько малозаметно для окружающих, что литературоведам до сих пор не удаётся установить с точностью, рассматривались ли «Губернские очерки» редакцией «Современника». Скорее всего, нет. Вероятнее всего, Тургенев даже не сказал Некрасову о предлагавшейся ему рукописи, а если и сказал, то в таких тонах, что сообщение этого никакого интереса у соредактора «Современника» не вызвало.

Сам Салтыков тоже не сообщал когда-либо, что «Губернские очерки» были отвергнуты «Современником». Зато рассказывал в 1885 году одному из своих самых доверенных людей, уже упомянутому терапевту Белоголовому, что, не будучи знакомым с кружком «Современника», решил «по совету приятелей» послать «Очерки» в Москву, в «Русский вестник». Имена «приятелей» известны. Это вышеназванный Александр Васильевич Дружинин, а также бывшие лицеисты – однокашник Салтыкова Евгений Семёнович Есаков и экономист, публицист, впоследствии академик Владимир Павлович Безобразов (из XV выпуска).

У эстета Дружинина уже тянулись несхождения с бытовиками-утилитаристами «Современника», он примеривался к журналу «Библиотека для чтения» (и, к слову, Салтыкова с Безобразовым на него нацеливал), но, главное, и он, и Безобразов были приглашены к сотрудничеству в новый журнал «Русский вестник». И, скорее всего, на этой почве проклюнулась идея отправить Михаила Евграфовича с его «Очерками» к Михаилу Никифоровичу Каткову, деятельно искавшему новых авторов.

Стремящийся вернуться в литературу Салтыков, судя по дальнейшему, совету внял. Ибо совет, вообще-то говоря, со всех сторон был здравый. Прежде всего, как уже было понятно, согласия с заносчивыми господами-товарищами из «Современника» у него не складывалось. А коль «Современник» в пролёте, надо сделать так, чтобы получилось не грустно. Московское местонахождение журнала было по-своему выгодно. Что и говорить, острее родовой травмы помнил Салтыков, что главным толчком к казусу с «Запутанным делом» в 1848 году было то, что он не согласовал публикацию с начальством, как следовало. По сути, Салтыков как автор «Запутанного дела» пострадал не от лютости цензуры, а от её отсутствия – и лютости, и самой цензуры. Повесть прошла в печать беспрепятственно и лишь потом вызвала аллергические реакции у начальников юного прозаика, забывшего, что он является чиновником Военного министерства.