Самая подходящая леди (ЛП)

Алек коснулся ее подбородка, приподнял ей голову и какое-то мгновение просто упивался ее видом. Утренний свет запутался у нее в волосах, и Алек с трудом поборол желание потянуться к ее прическе и вытащить все шпильки. ьчжцчх Он хотел любоваться ее распущенными волосами, узнать, каковы наощупь ее завитки. Желал прядь за прядью перебрать эту великолепную массу, понять, как может существовать столь удивительный медово-золотистый оттенок.

«Красавица», — едва не прошептал Алек, но ей это, должно быть, известно и без его слов. И тут, встретив пристальный взгляд мисс Пэссмор и увидев в ее глазах то же восторженное удивление, каким полнилось его сердце, он понял, что вовсе не ее красота повинна в этом захватывающем дух ощущении.

И ей нужно знать, что все происходит вовсе не из-за ее красоты.

Поэтому он так ничего и не сказал, лишь изумленно покачал головой, а затем наклонился и поцеловал ее.

Целовал мягко, только касался ее губ, и был решительно настроен продолжать в том же духе: быть нежным, почтительным, в общем, таким, каким мужчине полагается быть с женщиной, которую он…

Женщина, которую он…

Алек отпрянул, уставившись на нее словно бы впервые.

Губы Гвен сомкнулись, и он точно знал: она собирается сказать «милорд».

— Нет, — запротестовал он, приложив палец к ее губам. — Назовите меня по имени.

Она посмотрела так, будто намеревалась произнести нечто глубокомысленное, но затем прошептала:

— Я не знаю вашего имени.

Он замер. Даже дышать перестал. А потом от души рассмеялся. Он влюбляется — черт, вполне возможно, что уже влюблен, — а она понятия не имеет, как его зовут.

— Алек, — сообщил он, не сумев стереть с лица нелепую улыбку, растянувшуюся от уха до уха. — Меня зовут Алек, и впредь обращайтесь ко мне по имени, никак иначе.

— Алек, — прошептала она. — Вам подходит. — Лицо ее озарилось улыбкой. — А я — Гвендолин.

— Я знаю, — признался он. Ведь у него же есть сестрица, которая позаботилась о том, чтобы все-все о ней доложить. Алек, однако, подозревал, что большая часть сведений не соответствовала истине. А вот имя — имя ему было известно доподлинно.

— Некоторые зовут меня Гвен.

Гвен. Ему понравилось. Очень просто. Незамысловато. Очаровательно.

Подходящее для нее имя.

— Моя матушка хотела назвать меня Гвиневра[1], — продолжила она, — но отец сказал, что это слишком причудливо.

— И он был прав, — уверенно заявил Алек.

Она улыбнулась, не сдержав смешок.

— Почему вы так считаете?

— Не знаю, — честно ответил он. — Знаю только, что так оно и есть. Вы — Гвен. Нет, Гвен — это вы.

— Гвен — это я, — повторила она, весьма удивленная.

— Да-да. — И когда она выгнула бровь, добавил: — Гвен Единственная.

— Вы уверены?

— О, безусловно, — пророкотал он. — Это же чрезвычайно очевидно.

— Чрезвычайно, говорите.

Он медленно улыбнулся:

— Чрезвычайно.

Она улыбнулась в ответ, но на сей раз с лукавым видом. Алек решил, что ему по душе такая Гвен.

— Думаю, вы должны поцеловать меня еще раз, — сказала она.

И Алек решил, что он просто без ума от такой Гвен.

Он взял ее за руку, переплетая пальцы, и потянул Гвен к себе, медленно, соблазняюще, пока у нее не сбилось дыхание.

— Вы хотите, чтобы я поцеловал вас? Хм…

Она кивнула.

— Здесь? — прошептал он, целуя ее в нос.

Она покачала головой.

Его губы нашли ее лоб.

— Здесь?

Она снова покачала головой.

— Здесь? — тихо произнес он, овевая горячим дыханием ее губы.

— Да, — выдохнула она.

Он поцеловал один уголок ее рта, затем другой:

— Здесь? Здесь?

Она не ответила, но Алек слышал, как учащается ее дыхание, почувствовал его влажное тепло на своей коже 379c78. Осмелев, он легонько провел языком по внутренней — такой нежной — стороне ее нижней губы и ласково поддразнил:

— Здесь?

Гвен снова промолчала, но все же ответила ему «да» — телом. Руки ее скользнули Алеку за спину, и она, качнувшись, прильнула к нему. От этого соприкосновения у него подскочил пульс, и Алеку внезапно пришлось сдерживать себя. Его пальцы, руки, душа — все рвалось к ней в желании сдавить ее в медвежьих объятьях. Он хотел целовать ее, прикасаться к ней. Он хотел ей поклоняться.

Он хотел, чтобы она узнала, каково это, когда тебе поклоняются.

Он еще раз поцеловал ее, и еще, уверенный, что то был самый долгий, самый глубокий, самый совершенный поцелуй в истории. О таком поцелуе слагают легенды и песни. Где-то, подумал Алек, сейчас рыдают поэты. Ни один стих в мире не мог соперничать с этим неподражаемым, идеальным поцелуем.

Алек упивался Гвен, вбирал ее аромат. Крепко обнимал ее, впечатывая ее тело в свое. К тому времени, когда Алек закончил поцелуй, он познал всю Гвен, постиг самую сущность ее души.

А ведь он даже не видел ее обнаженной.

О, Боже!

Алек отступил, резко закашлявшись. Откуда подобные мысли? Он же джентльмен. Романтик. А перед ним Гвен. Гвен Единственная. Изысканный цветок, бесценное сокровище. Ему не полагается воображать ее без одежды, хотя он то и дело представлял себе женщин раздетыми.

Разве не этим занимаются мужчины?