Самарянка

— И что ты мне предлагаешь, кореш? Назад, на «шконки»41? Ведь мне моя жизнь уже ничего другого не пошлет. У меня, братан, знаешь какой срок? Выше только «вышкарь». Так-то… «А жить так хочется ребята, а вылезать уж мочи нет…». Так что, Мишок, у меня только один путь: вперед и вперед. А то давай с нами? Вместе и начнем жить по-новому. С новыми менами, новыми паспортами, на новой родине. Давай, а?

— Это где ты собираешься начать такую красивую жизнь?

Матрос посмотрел на своих спящих друзей, потом в сторону архимандрита и, нагнувшись к самому уху Мишки, чуть слышным голосом зашептал:

— Идем на верное дело. Все алмазно![58] Полный «гешефт»![59] Несколько дней ходу отсюда есть одно местечко, где староверы припрятали свое золотишко. Лежка надежная тоже есть. А там делаем загранпаспорта — и за бугор. Все продумано. Соглашайся, братан! Это нас с тобой сама судьба свела! Помнишь, как мы с тобой мечтали вместе вернуться, вместе красивую жизнь строить? Когда жрали в горах червей, потому что куска хлеба не было. Помнишь? Так давай с нами!

— Нет, Матроскин, — отрицательно покачал головой Мишка, — то, что ты предлагаешь, это не новая жизнь, а побег из этой. А от нее все равно никуда не убежишь. Как и от себя самого. Я это уже понял. Все в нас самих — и старое, и новое, и прошлое, и будущее… А в кладоискатели я подавно не гожусь.

— Как знаешь. Я все равно был рад встретить своего боевого друга. Нас ведь почти никого не осталось. Так что надо торопиться жить, а не коптить небо.

Матрос повернулся с отцу Платону:

— Ну что, святой отец, как поется: «Пора в путь-дорогу — дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю, друзья». Мы тебя с собой берем.

— Я никуда с вами не пойду, — молодой архимандрит снова стал страшно бледен. — Хоть убейте меня — не пойду.

— А вдруг возьмем и убьем?

Матрос взял автомат, передернул затвор и ткнул стволом прямо в грудь отцу Платону.

— Как, не страшно умирать?

— Оставь, Матроскин, — Мишка опустил ствол и отвел его в сторону. — Здесь такие шутки не понимают.

Тот серьезно, без тени улыбки посмотрел на Мишку:

— А я, братан, шутить не собираюсь. Ты не в игре, а наша игра слишком серьезная, чтобы шутить. Он пойдет с нами. На всякий случай. Если менты нас обложат. А обойдется — то возвратится живым и невредимым. Что мы, звери какие? Или нехристи?

— Это что же, заложником меня хотите взять? Как все это изволите понимать?

— А так и понимать, как сами изволите, ваше благородие, — буркнул Матрос, хмуро взглянув на архимандрита. — В дороге объясню. А сейчас ноги в руки — и с нами!

Подельники Матроса тоже поднялись и собрали со стола остатки еды и недопитое вино в бутылках.

— Ну что, братко, давай на посошок, что ли? — Матрос налил себе и Мишке и поднял кружку. — Бог знает, увидимся или нет?..

Мишка взял кружку в ладонь. Он хотел сказать Матросу важные для него слова, такие, чтобы они коснулись его души, сердца, чтобы остановили от того, на что тот отважился. Но не находил этих слов.

— Нашли заложника, — презрительно вдруг хмыкнул отец Платон. — Представляю, какой будет шум, когда узнают, что в плену банды оказалось духовное лицо, с которого и взять-то нечего. К тому же, монах. Гол, как сокол! А были б вы повнимательнее, то знали, кого брать себе в попутчики.

— И кого же? — Матрос настороженно посмотрел на архимандрита.

— Небось, есть кого, — снова хмыкнул тот и быстро посмотрел на Мишку.

От такой неожиданности Мишка со всей силы стиснул кружку, что она сплющилась, а красное вино выплеснулось на стол.

— Ну-ка, ну-ка, святой отец, с этого места поподробнее…

— Да есть тут у нас одна…

Мишка впился взглядом в отца Платона, давая ему понять, чтобы тот молчал.

— Чего пялиться на меня, как на врага народа, — уловив перелом ситуации в свою сторону, отец Платон сразу осмелел и подошел к Матросу и его дружкам. — Знаю, что говорю.

— Я не понял, у вас что, тут и бабы есть? — опешил Матрос. — А почему…

Он взглянул на того, кого звали Мерином.

— Вроде, все осмотрел, — понял он без лишних слов. — Бабами даже не пахнет. У меня на них чутье знаешь какое?

— Так то не баба, — ухмыльнулся отец Платон, — а так, девчонка, смазливая пигалица, дочка богатого папаши.

Мишка хотел резко оборвать архимандрита, но Матрос жестом остановил его. Он подошел вплотную к отцу Платону и пристально посмотрел ему в глаза.

— Есть у нас тут одна, — архимандрит искоса взглянул на Мишку, — давеча сидела у нашего старца Иоанна.

— Ревматизм, что ли, лечила ему? — хохотнул Чифирь, но Матрос оборвал шутку и приказал Мерину немедленно разыскать девушку.

Уже через несколько минут он привел ее, страшно испуганную, плачущую, бледную и втолкнул в комнатку, где были все остальные.

— Точно, Матрос, там она была! В шкафу пряталась, думала, что не найдут.

— Откуда такая куколка? На «босявку»[60] не похожа, — Матрос подошел к ней и тыльной стороной ладони поднял ее подбородок. Несмотря на испуг и растерянность, она тут же тряхнула головой, чтобы освободиться от этого фамильярного прикосновения.

— Вы еще не знаете, что сделает вам мой отец, когда обо всем узнает!

Матрос и вся его компания расхохоталась.