Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Далее в редакционном материале делался совершенно неожиданный вывод: фактически курс Александра III исподволь преподносился как новое закрепощение, однако об этом говорилось как о несомненном благе. Утверждалось, что само по себе «простое освобождение личности» уже не является привлекательной идеей. Настало время для следующего шага – «прикрепления личности к земле, к местным реальным интересам». И этот «новый путь» в действительности «непосредственно примыкал к избранному царем-освободителем» и даже более того – исправлял и дополнял его. Великие реформы основывались на убеждении, что достаточно «отвлеченному человеку» предоставить свободу, – и все само собой образуется. Но действительность (не только российская, но и европейская) доказала, что это не так, что «реальный человек со всеми его племенными и культурными особенностями» не похож на «отвлеченную личность». «Юридическое освобождение» еще не делает человека по-настоящему свободным, так как не гарантирует его экономической независимости. Эта истина сполна была осознана при Александре III и легла в основу правительственного курса в отношении крестьян и народа в целом. Правительство подталкивало «все классы общества» к развороту в направлении конкретики, практики.

При покойном императоре удалось преодолеть и еще одну иллюзию, что «превратить сословную Россию в бессословную» возможно одним лишь законотворчеством. Словом, при Александре III Россия взялась за решение проблемы, занимающей «все цивилизованные народы»: как добиться «материального и духовного благополучия освобожденных масс при помощи совместных усилий правительства и общества, интеллигенции и самого народа на почве всесторонне выясняемых интересов практической жизни». Именно поэтому царствование скончавшегося государя следует воспринимать как «прямое дополнение освободительной эпохи»[403].

То есть ревизия курса Александра III осуществлялась в этом материале исподволь, путем своего рода смыслового перекодирования принципиальных основ политики, проводившейся при покойном императоре, в их смысловые противоположности и объявления общественности, что никакого отхода от Великих реформ в 1881 г. не произошло, просто поменялись их формы, но стратегические ориентиры остались незыблемыми, и сейчас будет продолжено следование в их направлении.

В этом смысле редакционная публикация «Вестника Европы» в разделе «Внутреннее обозрение» декабрьской книжки была гораздо более прямой и откровенной.

Материал начинался с утверждения: «на наших глазах» о том, что собой представляли «последние годы» Александра II, сложилась «целая легенда». И тем более странно, что такие «представления, прямо противоречащие действительности», касались времени недавнего и «столь хорошо памятного». Примерно десять лет назад возникло и затем возобладало «фальшивое» и «наиболее ходячее мнение», что период конца 1870-х – самого начала 1880-х гг. характеризуется «отсутствием правительства», что это было время «нестроения и самоуправства», страна тогда «стояла на краю гибели», власть же, «усвоившая себе западные доктрины и преклонившаяся перед западной культурой», «потеряла веру сама в себя» и «стушевалась».

Однако на самом деле правительство Александра II на протяжении этого времени «мнимого бездействия и безвластия» убедительно доказывало собственное «присутствие», давало «суровый отпор» любым выпадам «против целости государства или неприкосновенности государственного строя», а затруднения, встречавшиеся на его пути, были вызваны не его «уступчивостью или нерешительностью», не придуманным «преклонением» перед лицом «западной культуры», но «внешними усложнениями», а также «незаконченностью реформ» и «разрушительными стремлениями небольшой группы». Именно на рубеже 1870-1880-х гг. было решено дать новый импульс «прерванному делу» реформ, развивая его в направлении повышения народного благосостояния и усиления общественной самодеятельности.