Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Императору приписывались слова, которые тот якобы произнес при восшествии на престол: мол, это бремя он взял на себя «не с охотой», «не искал царства», но принимает его «в силу закона» и «помимо» желания и воли. При этом новый царь, как говорили в обществе, «отклонил всякие чрезвычайные меры» собственной охраны.

Савельев передавал слова, сказанные ему в начале ноября 1894 г. издателем и редактором газеты «Русская жизнь» А. А. Пороховщиковым, который уверял собеседника, что императрица Мария Федоровна «смягчала» деятельность Александра III и оказывала на него «большое влияние». «Не будь ее», – уверял Пороховщиков, – покойный государь стал бы «Павлом III», в смысле – «подобным Павлу I». Пороховщиков утверждал, что молодой государь на самом деле отказался от «всяких мер» собственной охраны, он не усматривал «надобности» в подобных действиях, считал их бесполезными, вспоминая гибель деда, которого «не уберегли». В конце концов, якобы замечал царь, он просто сам готов уйти, «если есть недовольство в обществе». Пороховщиков ссылался на высокопоставленное лицо, которое ему сообщило о скорой отмене чрезвычайной и усиленной охраны. Передавалось, «будто бы» Николай II с невестой «запросто» ездит и ходит по Невскому проспекту, а возле Аничкова дворца, в котором он проживает, передвигаются «беспрепятственно, чего ранее не было». И в этом виделось проявление «доверия» монарха к общественности.

По словам Савельева, в те дни «ожили надежды», что облегчится положение печати. Бывший народник А. И. Иванчин-Писарев, входивший на момент начала нового царствования в редакцию журнала «Русское богатство», передавал мемуаристу слова цензора: дескать, сейчас «самый благоприятный момент», чтобы ходатайствовать об отмене предварительной цензуры этого издания. Сам же Иванчин-Писарев отмечал, что в журнале «гораздо легче» стали утверждаться запланированные публикации. Он и его коллеги из «Русского богатства» просили Савельева по возвращении в Нижний Новгород передать проживавшему там В. Г. Короленко, что теперь в Нижнем «очень легко» получить разрешение на издание газеты – несколькими месяцами ранее неблагонадежному писателю в этом было отказано. Но перед отъездом Савельева из Петербурга в Нижний Новгород 16 ноября Иванчин-Писарев передал ему, что цензор посоветовал подождать с этой инициативой до января, так как раньше «никаких изменений не предполагается».

Савельеву 16 ноября, в день его отъезда из столицы, в редакции «Русского богатства» сообщили слух, что якобы через Воронцова-Дашкова Николай II «дал понять» журналисту «Нового времени» Е. Л. Кочетову свое желание, чтобы печать предоставила царю «возможность обратиться к ней с каким-нибудь рескриптом». Возможно, этот или какой-то похожий слух подтолкнул сотрудника газеты «Новости» Г. К. Градовского к подготовке литературной петиции, о чем будет сказано ниже.

Савельев возвращался в Нижний Новгород через Москву. В Первопрестольной он узнал, что тамошние студенты составляли петицию о необходимости возвращения к университетскому уставу 1863 г. Профессора же призывали их не торопиться и ничего не предпринимать до января. Как будет показано ниже, в довольно скором времени такая позиция профессуры изменилось на прямо противоположную.

Мемуарист отмечал, что по сравнению с последними годами Александра III «дышать стало немного легче». Чиновники МВД «ободряли» хлопотавших за своих родственников, проходивших по политическим делам, что выйдет некий манифест, который возвестит «льготы, каких не ожидают». Примерно о том же самом Савельеву рассказывал Иванчин-Писарев со слов оперного певца Н. Н. Фигнера, который пытался облегчить участь сестры, В. Н. Фигнер, сидевшей в Шлиссельбурге[410].

Маклаков в эмиграции обращал внимание на общественный резонанс, вызванный отказом Николая II от усиленных мер охраны во время бракосочетания 14 ноября. Это дало основание упоминавшемуся выше Пороховщикову объявить в «Русской жизни» 14 ноября «концом средостения». Маклаков приводил распространившиеся слухи: якобы Николай II «тяготился охраной», гулял без ее сопровождения, а в Варшаве говорил на французском языке, «чтобы не задеть поляков». «Вполголоса» передавали «радужные слухи»: мол, сановники в предчувствии «крутых изменений» «забегали», а Государственный совет подготовил меморию об отмене телесных наказаний крестьян. Не осталась без внимания и публикация либеральных «Русских ведомостей», которые превозносили молодого государя за сделанные им отметки на докладе, касавшемся народного просвещения. Поэтому в Москве на банкете 20 ноября по поводу 30-летия судебных уставов выступления «были полны оптимизма»[411].

Таким образом, общественность в Петербурге и Москве была буквально наэлектризована слухами о скорых послаблениях. Похоже, такие ожидания стали в обеих столицах массовыми. 26 ноября Богданович зафиксировала в дневнике: «многие» рассчитывают на то, что новый император станет придерживаться «либерального направления»[412].