Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Что касалось реформ, то о них судачили не просто как о каких-то косметических преобразованиях. Так, 30 октября Богданович записала в дневнике, что в столице говорят о предстоящем назначении Милютина канцлером, а также министром иностранных дел. При этом она особо выделила слух, будто, умирая, Александр III поручил бывшему военному министру «руководить сына»[413]. Через какое-то время разговоры о якобы намеченном призвании Милютина на высокую государственную должность дошли до самого проживавшего в своем крымском имении отставного руководителя военного ведомства. 30 ноября он сообщил в дневнике о нескольких полученных им письмах, явившихся следствием молвы о будто бы состоявшемся назначении бывшего военного министра канцлером. Некая дама направила Милютину прошение на имя Николая II и просила передать его «в собственные руки» императора. Художник и скульптор М. О. Микешин извещал адресата, что посвятил ему «какой-то составленный им проект памятника», а также написанную по случаю возращения Милютина во власть кантату. Причем письмо Микешина было адресовано непосредственно в императорскую резиденцию – Аничков дворец. «Потешило» отставника и послание из Америки от эмигрировавшего туда русского еврея, который выражал радость в связи с «мнимым назначением» и считал новую должность Милютина «знамением радикального поворота» правительственной политики[414].

В конце декабря Богданович изложила в дневнике высказывания воспитателя старших сыновей Александра III Даниловича в передаче своего собеседника Самойловича. Бывший наставник Николая II был убежден, что «у молодого царя очень широкий взгляд», «он будет либерального направления» и «поведет Россию по пути прогресса». Данилович считал своего воспитанника «гораздо умнее отца», пребывал в убеждении, что он «подготовлен тщательно, а покойный царь нисколько не был подготовлен», и «ему помогал один здравый смысл». По словам генерал-адъютанта, молодой император не являлся «поклонником» учреждения земских начальников, и «при нем эта реформа не продержится». Данилович вспоминал: «Покойный царь тогда по этому вопросу согласился с меньшинством, а с большинством цесаревич подал свой голос»[415]. Любопытно, что муж хозяйки салона придерживался на сей счет обратного мнения: «царь не будет либерального направления», и «он уже это выказывает теперь же на деле»[416].

Если либералы после выхода декабрьского «Вестника Европы» торжествовали, то их оппоненты в одночасье почувствовали себя неуверенно. 16 декабря управляющий Дворянским и Крестьянским поземельным банками и одновременно литератор А. А. Голенищев-Кутузов в письме к Тихомирову свидетельствовал о начавшемся в столице «некотором шатании мыслей», имея в виду публикацию в «Вестнике Европы». Для противодействия этой «кампании», считал он, следует «громко и часто повторять» мысли, изложенные в «Носителе идеала»[417]. «Либералы зашевелились», – записал в дневнике 19 декабря Тихомиров, подразумевая в том числе публикацию «мерзейшего обозрения» царствования Александра III в «Вестнике Европы»[418].

Понимая, что публикация «Вестника Европы» – это реакция либерального лагеря на его «Носителя идеала», Тихомиров принял вызов: через месяц после выхода этого «манифеста» апологетов Великих реформ, в январском номере «Русского обозрения», он ответил на критику в адрес покойного государя и его дела. Он отметил, что при Александре III русские люди «снова увидели себя великою историческою нацией» (эта мысль перекликалась с процитированным выше упоминанием Богданович о ходившем в «простонародье» мнении, что Николай II «поднимет достоинство» России). Однако, несмотря на то, что «с высоты трона» молодым государем было четко указано на верность «заветам» его отца[419], возникла тревога за будущее всего дела Александра III. Прошедшее царствование было настолько непродолжительным, что взгляды «многочисленных деятелей образованного класса», утративших «национальное русское чувство», не успели за это время исправиться. Уже налицо «попытки либеральной реакции» «изгладить в умах» «впечатления прошлого царствования», например, путем представления эпохи Александра III как времени продолжения «реформ», а также сведением заслуг почившего императора к одному «миролюбию» (здесь публицист, очевидно, имел в виду редакционную статью ноябрьской книжки «Исторического вестника»).