Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

Исследователь ссылается на известные источники и работы по рассматриваемой теме. Однако историк ничего не говорит о кандидатской диссертации И. В. Лукоянова. Между тем в этой работе упоминаются три документа, которые опровергают изложенную концепцию. К сожалению, документы именно практически только упоминаются – без развернутого использования, что, безусловно, обогатило бы приведенный в диссертации взгляд на текстологическую проблему[430].

Первый документ – датированное 12 января 1895 г. письмо обер-прокурора к московскому генерал-губернатору[431]. Второй документ – написанный рукой Победоносцева (и находящийся в его личном фонде в РГИА) черновик царской речи 17 января[432]. Этот черновик во многом совпадает с тем, что произнес Николай II на приеме депутаций. Наконец, третий документ – отложившийся в фонде Воронцовых-Дашковых в РГИА и записанный рукой императора текст его выступления, который слово в слово совпадает с вариантом, опубликованным впоследствии в «Правительственном вестнике»[433]. То есть оригинал обращения к депутациям нельзя считать «утраченным», как полагает И. С. Розенталь. Анализ трех названных материалов, а также некоторых других – не упоминаемых им – источников (в частности, также находящейся в фонде Воронцовых-Дашковых в РГИА копии всеподданнейшего доклада Дурново) позволяет предложить иную реконструкцию предыстории выступления Николая II 17 января 1895 г.

Начать следует с разбора письма Победоносцева к Сергею Александровичу. Письмо это пространное, и прежде чем перейти к изложению кульминационного момента послания – аудиенции у императора, – обер-прокурор охарактеризовал политическую ситуацию, стремительно складывавшуюся за прошедшее после кончины Александра III время. Общественная атмосфера гальванизирована радикальными настроениями. «Всюду поднялись, – писал Победоносцев, – как болотные миазмы поутру, нелепые, но упорно повторяемые слухи, что новое царствование будет либеральнее, что готовятся реформы»[434]. Как показано выше, подобные оценки происходившего соответствовали действительности и основывались на высказывавшихся тогда мнениях. Причем мнения эти исходили из кругов, весьма приближенных к престолу. Такое обстоятельство способствовало восприятию указанных слухов как достоверных фактов, что не могло не беспокоить обер-прокурора. Победоносцев отмечал и другие причины, способствовавшие, по его мнению, стремительному нарастанию домыслов о политическом направлении нового царствования. Он считал, что иллюзии о будто бы неминуемой либерализации вызваны в том числе и «политической неизвестностью личности цесаревича в минувшее царствование», и пересудами о поведении наследника (обер-прокурор имел в виду роман с Матильдой Кшесинской) [435].

В сложившейся ситуации верховная власть объективно, а не в силу надуманных главой Синода причин была поставлена перед выбором. Либо промолчать – и тем самым дать еще более обильную пищу для самых фантастических предположений о том курсе, который станет проводить молодой государь. Либо выступить и предельно четко изложить политическое кредо нового царствования.

Обер-прокурор также сообщил московскому генерал-губернатору, что имел с министром внутренних дел разговор по поводу адреса тверского земства. По словам Победоносцева, Дурново «с недовольным видом» сказал, что «слышал» об адресе, но официально обращение тверских земцев ему еще не было представлено. На реплику обер-прокурора о том, что оказавшегося в составе депутации Ф. И. Родичева «следовало бы устранить», министр внутренних дел возразил: «Нельзя делать из них врагов государю». Под «ними» глава МВД подразумевал Родичева и «подобных ему»[436].

Неизвестно, когда именно состоялся этот разговор между Победоносцевым и Дурново. Дело в том, что последний на момент написания обер-прокурором письма к Сергею Александровичу уже как минимум несколько дней был в курсе дела с тверским земством. 11 января министр внутренних дел подал Николаю II всеподданнейший доклад. В нем подробно освещались вопрос об адресе тверских земцев, а также история представления «сословными и общественными учреждениями Тверской губернии» аналогичных коллективных заявлений. В заключительной части доклада Дурново предлагал императору предпринять в сложившейся ситуации конкретные персональные решения[437].