Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии

К письму приложен написанный рукой Победоносцева проект речи, которую он призывал произнести перед дворянскими предводителями. Ввиду принципиальной значимости текста для предлагаемой реконструкции представляется целесообразным привести этот проект целиком. «Я рад был слышать от вас заявления верноподданнических чувств, – говорилось в проекте, – верю искренности этих чувств: они и не могут быть иными у всех истинно русских людей, глубоко сознающих, что благо народа утверждается на единении всех сословий с самодержавной властью государя. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся безумными мечтаниями об участии представителей земств в делах внутреннего управления. На вас, господа предводители дворянства, лежит обязанность предупреждать все подобные мечтания, гибельные для России, и не допускать публичного их выражения. Все должны знать, что я, посвящая все свои силы благу России, буду держать знамя самодержавия столь же твердо, как держал его в Бозе почивший мой родитель»[446].

Даже беглое сравнение приведенного проекта с произнесенной императором 17 января речью убедительно свидетельствует, что выступление государя стало исправленным вариантом предложенного Победоносцевым текста. Замена Николаем II слова «безумные» на «бессмысленные» применительно к мечтаниям лишний раз подтверждает, что император работал именно с проектом обер-прокурора. Кстати, в первоначальном черновике проекта к слову «мечтания» вообще не предлагалось никакого определения: «Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых зем[ских] собраниях голоса людей, увлекавшихся мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления»[447].

Заслуживает внимания содержавшееся в проекте Победоносцева обращение к предводителям дворянства «предупреждать» «безумные мечтания», а также «не допускать публичного их выражения». Это обращение явно перекликается с начертанным на докладе Дурново упреком императора в адрес уездных дворянских предводителей. Вероятность случайного совпадения – тем более в столь конкретном вопросе, как ответственность дворянского самоуправления за самоуправление местное, да еще применительно к злободневной ситуации, – чрезвычайно мала. Правда, такое совпадение отчасти можно объяснить тем, что обер-прокурор писал проект речи в расчете именно на дворянских предводителей, а Николай II решил обратиться к более представительной аудитории, состоявшей из всех собравшихся в Зимнем дворце депутаций.

Однако в любом случае Победоносцев, несомненно, знал как минимум то, что император начертал на докладе Дурново, – а значит, был в курсе содержания этого документа. Следовательно, не министр внутренних дел сознательно умалчивал в разговоре с главой Синода о докладе и вообще о ситуации с адресами. Все было ровно наоборот. Победоносцев, уловив из императорской резолюции на докладе Дурново намерение урезонивать земцев силами дворянства, посчитал необходимым обратиться именно к предводителям и даже указал в проекте, что им надлежит делать. А чтобы предложение выглядело не результатом информированности обер-прокурора о докладе, а следствием случайной, но точной догадки о чаяниях Николая II, потребовалась поведанная в письме неправдоподобная история о том, что министр внутренних дел не владеет ситуацией. Вкупе с нагнетанием аргументационного градуса, достигшего своего максимума в той части письма, в которой Победоносцев перешел к рассказу об аудиенции, послание к дяде государя, имевшему влияние на своего племянника, должно было сработать. И оно, по-видимому, сработало. В. Л. Степанов приводит указания на участие Сергея Александровича в составлении речи Николая II[448]. Не исключено, что подобное предположение как раз и возникло вследствие возможной консультации московского генерал-губернатора с императором, в ходе которой дядя предложил племяннику воспользоваться проектом обер-прокурора. В итоге государь так и поступил, хотя и не пожелал, как в резолюции на докладе Дурново, попенять дворянским предводителям за поведение земских деятелей.

Безусловно, Победоносцев рисковал. Факт его знакомства с докладом Дурново – а, следовательно, и сознательный «плагиат» в проекте речи – мог легко обнаружиться. Но обер-прокурор в своем стремлении воспользоваться конъюнктурой и оказаться в нужный момент самым востребованным верховной властью лицом, похоже, был готов к осознанным опрометчивым шагам. Об аналогичной ситуации рассказывается в дневнике Шереметева. Чуть менее, чем за три месяца до описываемых событий, 27 октября 1894 г., Шереметев был свидетелем того, как московский губернатор (а в тот день к тому же временно исправляющий должность московского генерал-губернатора, так как Сергей