Первым по времени появления свидетельством является статья бывшего – на январь 1895 г. – весьегонского уездного предводителя дворянства и, тоже в прошлом, гласного Тверского губернского земского собрания Родичева, который непосредственно готовил проект адреса тверских земцев. В изданной анонимно (поскольку автор находился в России и опасался преследований, даже о себе самом из соображений конспирации он говорил в третьем лице) в 1895 г. в Женеве статье (в виде отдельной брошюры)[466], посвященной выступлению Николая II 17 января, он старательно проводил мысль, что в представленных императору земских адресах не содержалось ничего противоречившего действовавшим на тот момент Основным государственным законам Российской империи. По его словам, там говорилось лишь о важности функционирования земства в официально отведенных ему рамках, о необходимости строгого соблюдения законности на всех уровнях государственного управления и о чаемом «обуздании административного произвола». Из слов Родичева следовало, что некоей общей для всех адресов формулой могло бы стать утверждение: против «абсолютизма канцелярии» – за «истину самодержавия» как «оплота свободы жизни народной и прав личности». Тут же в статье утверждалось, что виной всем перекосам во внутренней жизни страны стала политика Александра III, который под «лозунгом авторитета власти» укреплял лишь «авторитет произвола» и в результате был обречен на «бессильную борьбу с запросами времени». От такой манеры властвования Россия «устала», и поэтому со вступлением на престол молодого государя «надежды зашевелились», общество стало внимательно следить за его первыми шагами и истолковывать их как свидетельства перемен. «Этому поверили» и посчитали возможным обратиться к верховной власти с просьбами о соблюдении законности, недопущении любого произвола, «доверии к обществу». (Иными словами Родичев излагал те же самые идеи, которые, как показано выше, возмутили Тихомирова, усмотревшего в них требование «правового порядка».)
Но в ответ на эти устремления 17 января самодержавие было «противопоставлено общественной самодеятельности» и «отождествлено с бюрократией». Но даже после произошедшего Родичев оставлял верховной власти теоретическую возможность для реабилитации в глазах общественности, усматривая в произнесенной императором речи не его собственные мысли, а происки «Дурново с компанией» и констатируя пока сохраняющуюся «надежду на государя» и не исчезнувшую «готовность объяснить слова 17 января недоразумением», тем более что народ «не отождествляет еще царя с чиновниками, не видит в нем притеснителя, а ждет в нем заступника права»[467].
Через два дня после выступления императора молодой марксист П. Б. Струве написал свое знаменитое (как упоминалось выше, также анонимное, как и брошюра Родичева) «Открытое письмо к Николаю II». Этот документ выстраивался вокруг двух утверждений.
Во-первых, Струве, как и Родичев, отмечал, что земская лояльность верховной власти была абсолютной и податели адресов мечтали единственно о поддержке со стороны царя в деле борьбы с «административным произволом», тем более что, по их разумению, сам царь был заинтересован в разрушении «бюрократически-придворной стены», которая отделяла его от остальной страны.
Во-вторых, автор «Открытого письма» делал прогноз, чем обернется царское выступление: и в этом вопросе, в отличие от Родичева, он не оставлял Николаю II никакого шанса исправить допущенную им ошибку. По словам Струве, император, который позволил, чтобы его устами говорила «вовсе не идеальная самодержавная власть», но «ревниво оберегающая свое могущество бюрократия», сам уничтожил ореол, сложившийся за последнее время вокруг его «неясного молодого облика», превратился в «определенную величину, относительно которой нет более места “бессмысленным мечтаниям”». Общественность пока пребывает в «обиде и удрученности» после полученного 17 января оскорбления, но вскоре она начнет «мирную, но упорную и сознательную борьбу» во имя своих идеалов, а кто-то и подавно станет «бороться с ненавистным строем всякими средствами»[468].