Самое ужасное путешествие

Риск похода по неокрепшему морскому льду оставался слишком высоким, и такой отчаянный шаг диктовался благородной целью – стремлением спасти отряд В. Кемпбелла, который в конце навигации 1911–1912 годов не получил припасов для зимовки. Тревога за судьбу этого отряда (северной партии) усиливалась, по мере того как зимовщикам на мысе Эванс все очевиднее становился факт гибели полюсного отряда во главе с начальником экспедиции.

Аткинсон, Райт, Кэохэйн и Уильямсон должны были пройти западным берегом и попытаться помочь Кемпбеллу; Гран и Дмитрий – оставаться со мной на мысе Хат. Морской лед к этому времени стал неровным, волочить сани было невероятно трудно: изо льда выделялась соль. Пурга мела им в лицо, и они спрятались от нее на подветренной стороне островка Литл-Рейзорбэк. Как только погода позволила, они сделали рывок к Ледниковому языку и под ним, немного обмороженные, переночевали. Утром они сначала никак не могли вскарабкаться по обледеневшему склону на полуостров, но Аткинсон, пользуясь как рычагом ножом, а как лестницей – санями, которые четверо мужчин удерживали на вытянутых руках в вертикальном положении, сумел найти точку опоры и взгромоздиться наверх.

National Telephone Company в рекламных целях предоставила Скотту несколько телефонных аппаратов для базы Мак-Мёрдо

А я тем временем был один на мысе Хат, где пурги с обычными завываниями периодически сотрясали жалобно скрипевшую старую хижину. По глупости я отправился провожать своих товарищей, уходивших на мыс Эванс, до подножия склона Ски. Распрощавшись с ними, я обнаружил, что ноги у меня разъезжаются на скользком снегу и ледяных неровностях. Несколько раз я падал, сильно ушибался и даже потянул плечо. Из-за этой травмы и отчаянно скверных условий мое состояние ухудшилось – так плохо я себя давно не чувствовал. Пока я жил на мысе Хат один, случалось в иные дни, что я от слабости мог только ползать по хижине на четвереньках. А ведь мне приходилось приносить из-за двери ворвань и топить ею печку, рубить тюленье мясо для еды, кормить собак, часть которых была привязана в пристройке или между хижиной и крестом Винса, часть же бегала на воле. Хижина при одном жильце оказалась страшно холодной. Не будь среди запасов, доставленных с мыса Эванс, немного морфия, не знаю, что бы со мной сталось.

Собаки быстро поняли, что могут себе позволить вольности, на которые не осмелились бы при других обстоятельствах. Они визжали и рычали, дрались, не прекращая ни днем, ни ночью. Был такой день, когда я семь или восемь раз подползал по полу к собаке, которую считал заводилой, чтобы укротить ее. Я не сомневался, что все зло от этого Дика, и, хотя ни разу не застал его на месте преступления, лупил для острастки что было сил, но – увы! – без всякого результата. Стыдно признаться, но в тот момент я бы охотно перебил всех псов. Так я лежал в спальном мешке, и то подо мной проваливался пол, то стены отступали вдаль, а потом возвращались на место. Когда ночью 14 апреля наконец пришла спасательная партия, меня словно вытащили из ада. Четыре дня в полном одиночестве, еще немного – и я бы, наверное, сошел с ума! С мыса Эванс мне принесли много вещей – больше всего я обрадовался письмам из дому, экземплярам газеты «Уикли Таймс», паре войлочных ботинок и расческе.