Тренировка мулов не прекращалась ни на один день. После того как появился дневной свет и погода улучшилась, их с нагруженными санями выводили на остатки морского льда в Южной бухте. Они шли, покорные, как ягнята, привычным шагом рабочих животных. Вот только с маленьким Гулабом приходилось повозиться. Он безропотно тянул сани, но отличался необычайной пугливостью. Бывало, приведешь и поставишь его, наконец, чтобы взнуздать, но неосторожно хлопнешь рукавицей, заденешь сбруей или прижмешь к саням – и он, перепуганный, уже мчится прочь, а ты начинай все сначала. Но взнузданный, он вел себя очень хорошо. Мы запрягали мулов в нагрудную сбрую, присланную правительством Индии, чрезвычайно удобную, хотя, кажется по мнению Отса, европейские хомуты лучше. Впрочем, хомутов у нас все равно не было. Мулы производили впечатление сильных здоровых животных. Мы опасались одного: как бы их маленькие копыта не увязали в мягком снегу еще глубже, чем у пони.
Рассказ о нашей экспедиции будет неполным, если я умолчу о нескольких случаях начинавшихся пожаров. Первый возник на борту корабля, в лазарете, на пути в Кейптаун – он был вызван опрокинувшейся лампой, но тут же погашен. Затем, во вторую зиму нашего пребывания в Антарктике, занялся сарай с моторными санями, стенами которому служили ящики с керосином, а крышей – просмоленный брезент. Это грозило уже более серьезными последствиями, но пламя также удалось сравнительно легко сбить. Третье и четвертое происшествия случились во время последней зимовки, оба внутри дома.
Райт строил для каких-то своих работ сарай из ящиков и брезента и хотел по ходу дела обогревать его лампой. Он принес в хижину лампу (именно лампу, а не примус) и стал ее налаживать. Провозился с ней все утро, а после ленча ему взялся помогать Нельсон. Лампа была снабжена манометром, причем давление зависело от насоса. Нельсон, стоя на коленях у края стола, помещавшегося у переборки между помещениями для офицеров и матросов, накачивал лампу. Голова его находилась вровень с ней, указатель не показывал высокого давления. Райт стоял рядом. Вдруг лампа рванула, и в месте подсоединения ее донной части к баку с керосином образовалась дыра величиной в три дюйма. Огонь вспыхнул сразу в двадцати местах, загорелись постели, одежда, бумаги, лужицы горящего керосина разлились по всему полу и столу. На наше счастье, метель и минус двадцать загнали в дом всех его обитателей. Действуя слаженно и быстро, мы вскоре ликвидировали все очаги пожара.
Пятого сентября ветер дул такой, что, казалось, он вот-вот сорвет с тебя ветрозащитную одежду. Мы носили в дом пеммикан, когда кто-то произнес: «Вроде пахнет паленым». При беглом осмотре никто ничего не заметил, и Гран предположил, что, наверное, пахнет оберточной бумагой, которую он сжигал. Но через три-четыре минуты, взглянув вверх, мы увидели, что верхушка печной трубы в месте выхода ее на крышу раскалена докрасна, так же как и соединяющаяся здесь же с дымоходом вентиляционная решетка. С крыши засыпали в трубу соли, огонь как будто утихомирился, но вскоре решетка упала на стол, обнажив кусок горящей сажи. Она, к счастью, не обвалилась, и ее удалось сбить в ведра. Через четверть часа снова загорелась вся труба, языки пламени вырывались из нее наружу, в метель. Мы справились с огнем, набив в трубу снега, остатки же ловили внизу, в подставленные ведра и ванночки. Но потом все же сделали то, с чего следовало начать, и даже еще до наступления зимы: сняли трубы и прочистили.
Последний пожар был совсем пустяковым. Мы с Дебенемом находились на мысе Хат. Я заметил, что кругом полно дыма, но не встревожился – это обычное явление при топке ворванью, однако чуть позже мы обнаружили огонь между потолком и крышей старой хижины. Потолок, слабый, не выдержал бы веса человека, поэтому, по предложению Дебенема, мы согнули лежавшую неподалеку трубу и закачали на крышу немного воды. Успех был полный. Вообще-то в подобных случаях мы чаще всего пользовались огнетушителями Минимакса, которые не оставляли желать лучшего. Единственный их недостаток в том, что после обработки ими любой материал покрывается пятнами от кислоты.