Самозванка (дореволюционная орфография)

– Да пошелъ же! – кричалъ онъ лихачу, который мчалъ его по безконечно длинной Тверской, ярко освщенной электричествомъ, но пустынной въ этотъ часъ ночи. – Пошелъ живе!…

– Стараюсь ваше сія-сь! – съ улыбкою оглядывался лихачъ. – По городу-то шибче этого не приказано, a вотъ, выдемъ за заставу, такъ утшу вашу милость…

– Ты женатъ?

– Такъ точно, ваше сія-съ…

– Ха, ха, ха… „Ваше сіясь“… Да какое же я „сіясь“?… Я не князь и не графъ. Я купецъ…

– Ужъ у насъ повадка такая, завсегда хорошаго сдока такъ зовемъ.

– А я хорошій разв сдокъ?

– По всму видно-съ… А вы холостые, ваше сія-сь?

– Холостой…

– Что-жъ это вы?… Женатому, конечно, безпокойне, а все же хорошо, ежели супруга собою прекрасна и любитъ, – тепло тогда въ дом-то…

– Тепло?

– Такъ точно-съ!…

– А у тебя жена хороша?

– У меня, ваше сія-сь, баба гладкая и меня любитъ… Вотъ теперь можно и походче… Н-нутко ты, призовый!…

Лихачъ выпустилъ своего „тронутаго“ нсколько ногами рысака и пролетка понеслась по правой сторон шоссе, обгоняя тройки и одиночки.

Въ шикарномъ ресторан было множество народу. Шло еще второе отдленіе концертной программы.

Вс мста въ зал были заняты, и неизвстный тутъ Салатинъ, незнакомый съ распорядителями и метръ-д’отелями, растерялся, всталъ среди зала, не зная куда идти и гд ссть.

– Николай Васильевичъ! – вдругъ окликнулъ его знакомый голосъ.

Онъ оглянулся и увидалъ за однимъ изъ столиковъ хорошо знакомаго ему московскаго фабриканта Шмелева, мужчину уже очень зрлыхъ лтъ, но любящаго „пожить“. Шмелевъ сидлъ одинъ за бутылкою шампанскаго.

Салатинъ подошелъ къ нему.

– Какими судьбами, Николай Васильевичъ?… Вотъ неожиданно-то! – заговорилъ Шмелевъ. – Какъ это вы сюда попали?…

– На лихач, Петръ Ильичъ, – съ улыбкою отвчалъ Салатинъ. – Что-жъ я, бракованный что-ли какой, что мн, и повеселиться нельзя?…

– Да никуда не вытащишь васъ, бывало!… Вы одни?

– Совершенно…

– Очень радъ, садитесь, родной. Эй, Максимъ, стулъ сюда и стаканъ!… Пойло это употребляете, Николай Васильевичъ?

– Во благовременіи…

– Ха, ха, ха… Ну, а лучше ужъ ни время, ни мста не придумаешь… Я сижу тутъ одинъ, – гуляючи зашелъ, – знакомыхъ посматриваю, а вы какъ снгъ на голову!… Пожалуйте-ка…

Шмелевъ налилъ стаканы и чекнулся съ Салатинымъ.

– Максимъ, еще бутылку!…

– Позвольте теперь ужъ мн спросить, Петръ Ильичъ…

– Нтъ, нтъ!… Вы у меня за столомъ мой гость…

– Но я тоже хочу угостить…

– А вотъ прослушаемъ „отдленіе“, да въ кабинетикъ и сядемъ… Цыганъ послушаемъ, или венгерочекъ, или пвичекъ Анны Захаровны… Хе, хе, хе… надо ужъ васъ посвятить во вс тайны сего мста!…

– Очень радъ… Ho мн вдругъ сть захотлось…

– Отлично!… Я дома поужиналъ, – я, вдь, живу тутъ на дач, но какой-нибудь „деликатесъ“ съмъ съ удовольствіемъ и вамъ компанію сдлаю…

Салатинъ сълъ что-то, выпилъ передъ дою рюмку водки, потомъ еще шампанскаго и у него въ голов зашумло, но это не былъ тяжелый мучительный „хмель мало пьющаго человка“. Нтъ, – это былъ тотъ пріятный, веселый „угаръ“, который охватываетъ крпкаго здороваго человка, которому хорошо, весело, который попалъ въ пріятную компанію и который уже „заряженъ“ радостнымъ настроеніемъ.

Шмелевъ наполнилъ стаканы и опять чекнулся съ Салатинымъ.

– He будетъ-ли? – усмхнулся Салатинъ. – Я, вдь, очень мало пью…

– А я тостъ хорошій предложу! – проговорилъ Шмелевъ.

– Напримръ?

– Напримръ, вотъ за эту очаровательную брюнетку, которая сидитъ съ какимъ-то старцемъ и все на васъ смотритъ да любуется вами…

– Нтъ…

Салатинъ усмхнулся и взялъ бокалъ…

– Выпьемъ не за эту брюнетку, а за блондинку одну…

– Ага! – засмялся Шмелевъ. – „Предметъ“, что-ли блондинка-то?

– Предметъ…

– Идетъ!… А имя какъ?

– Вра…

– За здоровье прекрасной Вры!…

Они выпили.

– Пора вамъ, Николай Васильевичъ, подругу себ облюбовать! – продолжалъ Шмелевъ. – Что вы это по блу свту въ одиночеств-то бродите, да небо коптите!… Законнымъ бракомъ что-ли сочетаться надумали?

– Можетъ быть…

– Ну, дай вамъ Богъ… Богата?…

– Какъ вамъ сказать?… И да, и нтъ… Можетъ быть и очень богатою, но, вдь, я не ищу богатой невсты…

– Своего много? Хе, хе, хе…

– Хватитъ… Я ищу „человка“ и… и нашелъ…

– Поздравляю!…

– Но я боюсь, Петръ Ильичъ… Я ее мало знаю… очень мало… Страшно, Петръ Ильичъ!…

– Э, полно вамъ!… Судьба, батюшка, и найдетъ, и укажетъ, и подъ внецъ поставитъ!… А невсту выбирай, милый мой, такъ… „вглядися въ очи ей, – коль очи свтлы, – свтла душа“!…

– Очи свтлыя!…

– Ну, такъ и шабашъ!… За свтлыя очи Вры!…

Они выпили еще.

– He очень она изъ ученыхъ? – спросилъ Шмелевъ.

– He очень… А вы разв врагъ образованія, Петръ Ильичъ?

– Ни чуть, голубчикъ! У самого дв дочки курсъ гимназіи кончаютъ и можетъ дальше пойдутъ, а только… только часто изъ очень то ученыхъ къ дому охладваютъ… А впрочемъ, милый мой, все отъ души зависитъ и коли душа хороша, а сердце доброе, такъ счастье обезпечено… Выпьемъ еще и пойдемъ цыганскій хоръ слушать, – очень хорошо въ такомъ раз фараончиковъ [16] послушать!…

Салатинъ согласился, но пить больше ничего не сталъ, – онъ и безъ вина былъ пьянъ, „безъ веселья веселъ!…“