Санитар

— Я эту палочку весь день искал, — торжественно сказал Жибоедов, удостоив Макаревича презрительного взгляда. — Нашел наконец! Где бы, вы думали?

— В околотке, конечно! — вскричал радостно другой студент-совместитель.

— Правильно! В милицейском нашем родном отделении!… Слушайте дальше. Ужина не дают, вызовов выше крыши. Я говорю: «Ершик, больше не могу!» Нацепил я ему очечки, дал в руки палочку. Только, прошу, молчи. Веду его под ручку, ящик взял себе. Входим мы на вызов. Ершик, как будто всю жизнь слепым работал. Голову задрал, палочкой постукивает. А я его за локоток. Бережно! Меня родственники тихо спрашивают: «Доктор, что, слепой?» А я громко на всю квартиру отвечаю, знаете, так обиженно: «Если был слепой музыкант, почему не может быть слепой доктор!» У него, добавляю, еще диабет! — кричал Жибоедов сквозь смех буфетной. — Ему инсулин сейчас колоть надо, а он голодный!

— И стол вам, конечно, тут же накрыли? — спросил Серый.

— И какой стол!

Зинаида выкрикнула сразу пять бригад. Загромыхали стулья, застучали по столам стаканы, зашуршала сворачиваемая бумага. Буфетная пустела. Уехала Людмила Санна со своим вязаньем, студенты-совместители, грустный Макаревич. Остались Серый с Жибоедовым, и в углу, у окна, обстоятельные, грузные тетки с перевозки, со второго филиала. Жибоедов налил еще по стакану себе и Серому.

— Надоело все, — вздохнул он. — Хочу ночью спать в своей постели и ходить на свой горшок.

Серый молчал. Печали и вздохи Жибоедова были привычны, в зубах завязли. Он всегда жаловался на жизнь.

— Надо что-то делать. — Жибоедов низко опустил отечное лицо. — Сердце снова давит. Вчера мерцал после суток.

— Уходи со «скорой», — сказал равнодушно Серый.

— Куда?

— Откуда я знаю.

— Есть, ведь есть хорошие места! Находят же люди! Искать надо!

— В мясники иди, — сказал Серый, чтобы отвязаться.

— В мясники! Там тоже здоровье надо иметь И посадят меня там в два счета! Нет, — вздохнул Жибоедов, — в мясники нельзя.

— Почему Толя кислый? — спросил Серый.

И Жибоедов рассказал, что на Макаревича пришла телега. Отказался Толя носилки нести, сказал, что потом руки будут дрожать, в вену не попадет или что-то в этом роде. Короче, Матюхин перевел его на полусутки и полставки срезал. Жибоедов шепотом добавил, что Толя, видимо, четвертачок вымогал, хоть и клянется, что не вымогал. Ты ж понимаешь! Серый спорить не стал. Ему стало жаль Толю, у которого двое детей, старший мальчик глухой, и Толя возит его через всю Москву в специальный садик. Теперь Толе придется туго, на ставку семью не прокормишь, жена сидит дома с маленьким, а на полусутках выходить надо практически через день. Кто теперь будет Гришку возить в садик? Что до телеги, то в том смысле, какой вкладывает Жибоедов, Толя, конечно, не вымогал. Понятно, устало подумал Серый, все мы приходим на сутки, желая заработать, и Толя такой же. Мы заряжены на заработок. Все мы заряжены на заработок, и Жибоедов это прекрасно понимает, потому и ухмыляется. Но зарабатывать можно по-разному. Можно добросовестно потеть, а можно стараться урвать в каждом удобном случае. Как делает Жиба, потому что урвать — это его страсть. Украсть, как он говорит. А если что плохо лежит, он и сопрет.

Чай свое дело сделал. Не царапала, не свербила залитая горячим глотка. Прояснилось в глазах, ноги шагали без дрожи. Другое дело, что потеешь старательнее, если знаешь, что тебе заплатят, размышлял Серый, спускаясь с вызовом в шоферскую. Но это общечеловеческая черта. И Толя как все люди. Ему заплатят, он, конечно, возьмет. И порадуется. И мне дадут, я возьму и порадуюсь. Если бы Толе, предположим, сказали: вот деньги, неси носилки, нам все равно, кому платить, — он бы, конечно, взял. И понес. И я бы понес! Хоть я как врач и не обязан этого делать, и руки себе изуродую. Но прозрачно намекать, подсказывать в надежде на гонорарий?.. Да никогда этого Толя делать не будет! Даже из озорства. И озоровать-то он никогда не умел. Не тот он человек! Прямолинеен он для таких кунштюков! Толя просто не законтачил. Устал ли, нервы сдали, или красноречия не хватило, не знаю. Не законтачил. Потому что помощники, чтобы нести носилки, всегда находились и при всех обстоятельствах. Так называемые негры по-скоропомощному. Мужики есть в доме почти всегда. Нет — зовут соседей, с улицы приглашают. Есть шоферы, которых мы почему-то жалеем, хотя они за носилки свое получают. Это очень редкий случай, когда некому нести. Или когда нельзя ждать. Тогда хватаем и несем. И не рассуждаем. Не убедил Толя, схлестнулся. Типичная, показательная ситуация. Поскандалить с родственниками больного — это ого-го-го! Самая зловредная публика в своем стремлении доказать кровную преданность страждущему. Вот жалобу накатали. Матюхин разбираться не станет. Не сумел носилки организовать, не сумел избежать конфликта — получай по мозгам. А Жибоедов в каждом видит жулика. Потому что он сам жулик. Он как говорит? «Я в человечество верил, пока первый раз не украл!»