Санньяса или Зов пустыни

Новый санньяси погружается в воду. Затем гуру поднимает его как Пурушу в Айтарея Упанишаде:

Встань, о Человек! Встань, пробудись, ты, кто был благословлён; бодрствуй!

(ср. Катха Упанишада

, 3.14)[144]

Они поворачиваются лицом к восходящему солнцу и поют гимн Пуруше из Уттара‑Нарайяны:

Я знаю Его, высшего Пурушу, цвета солнца, превысшего всей тьмы; только Его познанием можно превзойти смерть; и нет иного пути.

(Ваджасанейи Самхита

, 31.18)

Затем они вместе повторяют священную мантру из Чхандогья Упанишады, которая величественно завершает происходящее таинство:

В совершенной безмятежности он восходит из этого тела, достигает высшего света и раскрывается в своей подлинной форме; он — высший Пуруша, он — Атман, он — Брахман, он — есть Всё, он — Истина, он за пределами страха, вне смерти, нерождённый. И я есмь Он.

(Чхандогья Упанишада

, 8.3.4, 8.12.3)[145]

Затем новый санньяси отпускает всю прежнюю одежду и позволяет воде унести её прочь. Гуру зовёт его обратно на берег и принимает в свои объятия, мокрым и обнажённым, как если бы он только что вышел из чрева матери. Он покрывает его огненно‑красным одеянием санньяси, цвета пламени Пуруши, золотого Хамсы (Брихадараньяка Упанишада, 4.3.11[146]). Всё сожжено, теперь он — новый человек или, вернее, единственный Человек, единственный Пуруша, единственный Дух, которого не может покрыть никакая одежда, кроме покрова пламени, поглощающего все прочие покровы, наложенные на неотъемлемую наготу изначального Пуруши, недвойственного Духа.

Потом гуру сажает его подле себя и даёт последние короткие наставления. Он напоминает о единственности Атмана; о совершенной свободе санньяси от всех существ и что он не обязан больше ни перед кем, кроме единственного Духа; о его единственном долге — неизменно пребывать в созерцании истинного Я, внутренней Тайны, которая и есть недвойственный Брахман, в то время пока его ум будет полностью поглощён непрерывным повторением священного ОМ с каждым вдохом и каждым ударом сердца.

Гуру встаёт рядом с ним. Со всей мощью, проистекающей из внутреннего пробуждения, он произносит устами для слуха, но ещё больше сердцем для сердца, ОМ и махавакьи. Он говорит:

ОМ! Сознание есть Брахман

(Айтарея Упанишада

, 3.3)

и ученик повторяет вслед за ним.

ОМ! Атман есть Брахман

(Мандукья Упанишада

, 1.2)

и снова ученик повторяет за ним.

Когда же он подходит к тому, что, собственно, и является самой мантрой инициации, упадеша‑мантрой из Чхандогья Упанишады (6.8.7):

ОМ! То ты еси!

ученик отвечает ему главной мантрой из Брихадараньяка Упанишады (1.4.10), которая теперь в совершенной спонтанности исходит из самых глубин его самости:

ОМ! Я есмь Брахман.

Теперь завершён даже последний знак; настало время отправляться в великий исход, из которого нет возврата. Отныне гуру не имеет права позвать ученика обратно.

Ступай, мой сын, в свободе Духа

Сквозь бесконечное пространство сердца;

Ступай к Источнику, ступай к Отцу,

Ступай к Нерождённому, ведь ты сам — нерождённый (аджата);

Ступай в Брахма‑локу,

Где ты самого себя найдёшь

И откуда уже нет возврата.[147]

И новый санньяси без промедления отправляется в путь, путь к истинному Я, «древний узкий путь» (Брихадараньяка Упанишада, 4.4.8[148]).