Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

Цыганка пробудилась резко, словно от толчка, разбуженная ночным кошмаром. Они посещали ее теперь почти каждую ночь: неясные, разрозненные видения, лишенные практически всякого смысла и наполненные нестерпимым ужасом. Картины пыточной, тюремной камеры, виселицы… Сейчас она видела Феба, как в тот день, когда ее везли на Гревскую площадь в одной рубахе. Только он был гораздо ближе. Девушка бросилась к своему Солнцу, ища защиты, но внезапно упала: что-то мешало ей бежать, не давало двигаться; ноги налились свинцом. Она обернулась. Позади неподвижно застыл священник, держа свободный конец веревки от одетой на шею несчастной петли. Вокруг не было ни души: только капитан и монах. Эсмеральда хотела крикнуть, но от ужаса горло свело спазмом, и ни звука не вылетело из распахнутого рта. Тогда она молитвенно простерла руки, призывая своего спасителя, однако тот смотрел куда-то мимо. Даже не оборачиваясь, плясунья знала, что поп неотвратимо приближается к ней. Она с огромным трудом переставляла ноги, но Феб, хоть и казался близким, по-прежнему оставался недостижимо далеко. А потом вдруг в одну секунду оказался рядом и, ослепительно улыбнувшись, занес над красавицей окровавленный нож. Цыганка вскрикнула – и проснулась.

Архидьякон встревоженно глядел на нее, приподнявшись на локте. В первую секунду Эсмеральда почувствовала облегчение: это только сон! А уже в следующий миг нахлынули воспоминания вчерашнего вечера.

- Вы!.. Что вы мне подсыпали?! – резко сев, так что Клод невольно отшатнулся, накинулась на него разъяренная девушка. – Хотели отравить? Да я сама с удовольствием отправлюсь на тот свет, лишь бы избавиться от вашего присутствия!.. Ни к чему прятать яд в сладком печенье – дайте мне всю склянку, и я осушу ее за ваше здоровье! Ну же, чего вы ждете?!

- Я не хотел, - помедлив, сказал Фролло, тыльной стороной ладони охлаждая запылавший лоб. – Это средство… Оно должно было успокоить тебя, вывести из черной хандры…

- Успокоить, – передразнила девчонка. – Успокоило, нечего сказать!.. Сначала я чуть не умерла, а потом и пальцем пошевелить не могла! О, когда же вы, наконец, оставите меня в покое?!

Мужчина не ответил. Поднявшись с постели, он быстро оделся. Плясунья настороженно глядела на него исподлобья, притянув к груди одеяло; злость вытеснила на время панический страх. Она понимала, что монах и сам ощущает себя виноватым; помнила, что он говорил накануне. Малейшую уступку прелестница, в силу юного возраста, полагала за слабость, и теперь чувствовала себя более уверенно. Поп, меж тем, резко повернулся, помедлил секунду, а затем в два широких шага преодолел разделявшее их расстояние.

- Тебе по-прежнему дорога жизнь этого никчемного офицера? – пристально глядя в лицо поежившейся девушки, холодно спросил священник.

- Вы смеете сомневаться!? – чуть дрогнувшим голосом ответила та; пожалуй, чересчур громко, будто пытаясь этим восклицанием разбить секундное колебание и не позволить себе даже успеть осознать его.

- В таком случае, у тебя три дня, - архидьякон двумя пальцами подцепил остренький подбородок, не позволяя красавице отвернуться. – Я допустил ошибку, когда думал, что смогу найти средство смягчить твое сердце, девушка. Пустое; мне не следовало даже пытаться. Ты не позволишь мне искупить свою вину, не дашь и шанса заслужить твою любовь. Я, наверное, единственный человек, чьи страдания не вызывают в тебе сочувствия… Тот отчаянный шаг, на который я решился, – все из любви!.. О, что за мука любить женщину! Как счастлив я был, когда любил моего несмышленого братца; как спокоен я был, когда любил моего Бога; как велик я был, когда любил науку. И как жалок, беспомощен я теперь, когда люблю женщину, и здесь не могут помочь ни книги, ни Творец. Впрочем, быть может, все дело в этом капитане?.. Если бы он не стоял между нами, если бы я глубже тогда вонзил в него кинжал…

- Не смейте, слышите?! – Эсмеральда дернулась, прижалась к стене; с ненавистью уставилась на врага, прижимая к груди одеяло. – И зачем только я не убила вас тогда!.. Вы дьявол, а не человек!

- Значит, тебе предстоит провести не одну ночь в объятиях сатаны!

Выпалив эту угрозу, Клод с такой силой рванул ни в чем не повинное покрывало, что то жалобно треснуло и выскользнуло из тонких пальчиков. Затем резко дернул дерзкую девчонку за запястье и притянул к груди, утыкаясь губами в нежную шейку:

- Три дня, девушка, - повторил он, жадно вдыхая запах ее кожи. – Это последнее, что я могу для тебя сделать. Через три дня – праздник Вознесения Пресвятой Богородицы, большое торжество. Я буду молить Ее смилостивиться над нами! Быть может, это колдовство, наконец, развеется… Если нет, то все кончено!.. Я овладею тобой, хочешь ты того или нет; значит, таков наш рок: твой – разделить жар первой страсти с ненавистным палачом, мой – навсегда загубить свою душу и быть вечно презираемым тобой… У тебя есть еще время примириться со своей участью. И лучше бы так тебе и поступить! Доверимся судьбе. Если в три дня ничего не изменится, значит, то предначертано свыше. Теперь прощай. Я вернусь к вечеру.