Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

Мужчина в ярости ударил кулаками по сухо отозвавшемуся ложу и вперил горящий взор в наконец взглянувшую на него прелестницу. Черные очи ее были пусты; в отличие от его собственных, они словно бы потускнели, затуманились поволокой тупого безразличия.

Архидьякон поднялся с пола и, медленно скинув подрясник, под которым была только сорочка, задумчиво произнес:

- Нет, это тупик. Это лабиринт, в который мы сами себя загнали и из которого нет выхода. Я блуждал по нему, точно слепец, в поисках дороги к твоему сердцу. Но теперь лишь понимаю, что, куда бы я ни свернул, везде будет тупик. Глупец, я ищу выход из лабиринта, не понимая, что он замурован. Запечатан, да… И страшное чудовище в божественном обличии Аполлона охраняет тот единственный путь, что ведет к твоему сердцу и один мог бы нас спасти!.. Безумие. Не стоит пытаться. Я заперт, я обречен на вечное скитание по лабиринту собственных страстей, на адскую пытку чувствовать тебя ближе, чем нательный крест, но дальше, нежели недостижимый для меня папский престол.

Клод опустился на постель. Провел рукой по черным локонам; мучительный стон прорвался сквозь плотно сомкнутые губы.

- Но я не смогу отпустить тебя, слышишь?.. Все равно не смогу. Чтобы ты досталась этому мальчишке с позолоченными шпорами?! Никогда! Я скорее убью и его, и тебя – да, его! – но не позволю коснуться твоего божественного тела. Я… быть может, однажды я сумею заслужить если не прощение твое, то хотя бы каплю сочувствия. Быть может, ты смягчишься со временем. Выкинешь из головы детские мечты о принце на белом коне и бежишь со мной далеко-далеко, прочь из этой проклятой страны. Или… нет, невозможно! Я никогда не смогу разлюбить тебя, никогда более не будет душа моя столь свободна, чтобы принести ее на алтарь науки, или столь невинна, чтобы посвятить ее Господу… Я не знаю, что ждет нас, девушка. Теперь спи. А я каждый день буду молиться, дабы милосердный Творец разрубил спутавшую нас паутину. И ты – ты тоже проси своих языческих богов о снисхождении. Ты и я – мы оба обессилели в этой странной борьбе. Кто-то должен уступить и принести себя в жертву; в противном случае гибель ждет обоих.

Эсмеральда слушала и понимала все, о чем говорил монах. Она тоже чувствовала неотвратимое приближение пропасти, в которую толкала их рука рока. И сейчас, впервые, быть может, слова священника нашли отклик в ее душе. Голос его звучал неестественно громко – или ей это только казалось?.. – будто вестник самой судьбы. «Кто-то должен уступить…» - многократным эхом повторялось в противно ноющей голове. Кто же?.. Она? Он? Только сейчас, в состоянии неестественного спокойствия, плясунья попыталась вообразить, что могла бы отдаться архидьякону добровольно.

Это была болезненная и неприятная мысль, но, в сущности, терпимая. Особенно если закрыть глаза и твердить, что все это – только ради спасения Феба. Нужно лишь добиться от палача обещания, что потом он отпустит ее и не причинит вреда капитану… Но куда же ей идти после?.. Всякая надежда обрести мать будет потеряна, в Париж возвращаться нельзя, да и вообще во Франции находиться будет довольно опасно. Бежать из страны, одной, без денег, без какого-либо плана?.. Это равносильно самоубийству, причем весьма неприятному и болезненному – от голода или разбойничьего кинжала. Тупик… В этом святой отец прав. Святой отец… Какая у него большая ладонь. И почему-то, в отличие от поцелуев, это осторожное объятие и эта покоящаяся на плече рука не вызывают такого протеста в душе. Интересно, это последствия отравления?.. Или он прав, и со временем можно привыкнуть ко всему, даже к нему? И она уже привыкает?.. Кажется, жар, наконец-то, начал отступать. Что за странное снадобье подсунул ей монах? И на какой эффект он рассчитывал?..

После сегодняшней ночи что-то должно измениться в их отношениях. Что-то уже изменилось. Эсмеральда ощущала это так же явственно, как горячее дыхание уткнувшегося ей в волосы архидьякона. Она вдруг осознала, что безотчетный страх больше не сковывает тело от его близости. Человек, лишенный выбора, и впрямь вынужден примириться со своей участью или погибнуть. Невозможно день за днем переживать заново страх и ненависть без того, чтобы они со временем не потускнели. Разум человеческий, самая удивительная и непостижимая загадка, над которой не перестают тщетно биться ученые мужи, включает свои механизмы борьбы с безысходностью. Природа сурова, и законы ее просты: ты либо приспосабливаешься, либо умираешь. Да и наконец, у всякого чувства есть предел; дойдя до глубины отчаяния, девушка теперь взирала на прежние эмоции через призму познанной сегодня отрешенности от всего земного.

Еще одна ступенька на тернистом пути взросления. Еще один ряд кольчуги для юного, хрупкого сердца успешно сплетен. Еще на шаг ближе к исцелению от детского эгоизма.

========== //////////// ==========