Sans qu'un remord ne me vienne (СИ)

После его ухода плясунья некоторое время не шевелилась: так и сидела на низкой кровати, обхватив себя тонкими ручками и дрожа всем телом. Перед мысленным взором одно за другим вырастали воспоминания вчерашнего вечера. «Кто-то должен уступить…» Нет, лучше провести ночь с хромым горбуном, чем с гнусным попом!.. Впрочем…

Девушка прикрыла глаза и представила на месте монаха Квазимодо. От единственной мысли о том, что одноглазый звонарь мог бы поцеловать ее, Эсмеральду передернуло. А когда она попыталась вообразить, что несчастный глухой урод, который был так добр к ней, лезет под юбку, поняла, что умерла бы от омерзения в ту же секунду. Щеки залила краска стыда: неужто ее друг и защитник, невиновный в своем изъяне, вызывает больше отвращения, чем этот безумный палач?.. Что за сумасшествие, почему она вообще об этом думает?!

Цыганка резко открыла глаза и тряхнула головкой, разгоняя тени непрошеных видений. Наконец, неуверенно поднялась и, помедлив, подошла к столу. Здесь все еще лежали те самые печенья, которыми так любезно угостил ее вчера тюремщик; сам он, очевидно, и не вспомнил о них поутру. Соблазнительная мысль отравиться, посетившая накануне, вновь всплыла в разгоряченной юной головке. Покончить со всем разом… Кажется, вчера это было не так уж неприятно. И, во всяком случае, уж точно лучше, чем отплясывать на виселице, в одной рубахе, на потеху не знающей жалости толпе. «Я вернусь к вечеру»! Вернется и увидит, что она предпочла умереть, только бы не делить с ним ложе! Быть может, тогда монах, в конце концов, осознает, насколько противен ей, насколько низкий поступок он совершает, принуждая девушку подобным образом. И пожалеет!.. Да, пожалеет. Пусть совесть мучает его до конца жизни, и тень невинной жертвы станет вечным его спутником.

Смуглая ручка потянулась к смертельному лакомству. Всего лишь доесть оставшиеся сладости – ничего страшного, это будет даже приятно. А потом – потом только ждать. Несколько коротких болезненных минут, и блаженная тьма убаюкает ее, примет в свои нежные объятия, проводив в последний путь тихой колыбельной бесконечной ночи… Взяв тонкое печенье, она осторожно откусила. Ничего, кроме медовой сладости. Доев, нерешительно потянулась за следующим… Нет!..

Плясунья с неожиданной злостью схватила в охапку оставшиеся пару десятков злосчастных овсяных печений и, выбежав на улицу, с размаху бросила в реку. Если она умрет, священник уж точно не пощадит Феба. Если бы не это обстоятельство, тогда другое дело. Но ответственность за жизнь любимого не позволяет совершить столь желанный – да, желанный! – шаг во мрак.

Эсмеральда старательно убеждала саму себя, что единственное, что помешало ей, – именно опасение за жизнь любимого. Грозно шикнула на ту часть своего сознания, которая смущенно намекнула, что про Феба она вспомнила, лишь когда сладкий яд уже потихоньку двигался в направлении дна, и нужно было как-то оправдать внезапный порыв. Соглашаться с тем фактом, что ей по-прежнему, несмотря на все несчастья, хочется жить, было почти что стыдно. И девушка с усердием, достойным лучшего применения, гнала прочь мысль о том, что теперь, когда в сердце ее поселилось сомнение касательно верности возлюбленного, на первый план выступили собственные несчастья. Вместе с тем, пережив вчера мысленно сцену соития с монахом, о чем она прекрасно помнила, хоть и находилась в некотором трансе, цыганка невольно начинала воспринимать это как вполне возможное событие. Прежде это был кошмар, который невозможно даже представить, как невозможно вообразить собственную смерть. Это было событие из какой-то иной системы координат; нечто иррациональное, не поддающееся логическому осмыслению. Теперь же плясунья ясно представляла, как бы это могло произойти, и из разряда невозможного подобный исход перешел в ряды крайне неприятных, даже ужасных, но вполне себе реальных событий. А с реальностью, в отличие от кошмара, вполне себе можно бороться. Реальность можно пережить и оставить в прошлом. Даже если она цепляется за подол платья и неумолимо тянет назад, даже если впивается в сердце крючьями воспоминаний, можно все равно стиснуть зубы и упрямо двигаться дальше.

Вернувшись в дом, прелестница задумчиво плеснула в глиняную миску холодного лукового супа и застыла над тарелкой, неосознанно кроша над посудой кусок ржаного хлеба. В сущности, это ведь не так страшно. Для кого ей беречь себя, если у Феба теперь есть невеста? А если нет?.. Если он остался верен и по-прежнему любит, тогда тем более она должна пожертвовать собой ради его спасения, тут нечего и рассуждать. Матушка… Она навсегда потеряет надежду обрести ее. «Тебя не слишком-то долго заботил этот вопрос, когда ты добровольно готова была отдаться капитану!» - язвительно напомнил внутренний голос, заставив Эсмеральду опустить глаза. Да она уже второй кусок скрошила!..