Я давно знаком с этой системой. Не с отдельными недостатками в работе прокуратуры, а именно с системой. Одна из закономерностей — страдают именно передовые, лучшие. Властям легче управлять, когда у народа меньше свободы, воли, когда все одинаковы. Прокуратура как раз и производит для Власти одинаковых, покорных людей.
Результаты работы прокуратуры долгосрочны. Теперь уже дети сподвижников Худенко хотят вернуться к его системе хозяйствования. Новое поколение. На той же земле. И хотят, и боятся. Про Нефедова, когда-то смелого, энергичного, мне рассказывали его товарищи, когда он после тюрьмы работал в Уссурийске главным технологом в «Приморсклесе»: «Не тот стал Паша-то: где бы инициативу проявить, настойчивость, хозяйственников замшелых расшевелить, а он — молчит. С каждой бумажки копию снимает, все — под копирку».
В конце концов, Павел Нефедов выпрямился. Однако у него остались другие последствия. В тот год, когда готовилась статья «Гражданин следователь…», когда Озерчук жаловался, что из-за «Известий», вцепившихся в него мертвой хваткой, ему не дали квартиру в новом доме УВД, в тот самый год Павел Нефедов, бывший уже давно на свободе, проболел, провалялся в больницах Владивостока и Москвы 11 месяцев. 11 месяцев в году!
Мне уже приходилось говорить об этом, повторю. Все останется, как есть, до тех пор, пока следствие не обретет полную независимость от любых государственных структур, пока суды перестанут быть придатком административной системы и обретут самостоятельную власть, судебную власть.
Прокуратура по-прежнему остается едва ли не единственным в стране органом, который сам себя курирует.
Перейдя из прокуратуры в милицию, Озерчук и здесь, не теряя даром времени, затеял новое громкое дело «о хищении государственного имущества в особо крупных размерах и взяточничестве в системе Владивостокского горплодоовощторга». Еще далеко было до суда, еще только шло следствие, а профессиональный законник, старший следователь по особо важным делам следственного управления УВД Приморского крайисполкома майор внутренней службы С. Озерчук уже составил справку: «Следствие по делу еще не закончено, однако уже сейчас можно утверждать, что одной из причин, способствовавшей совершению хищения…» Эпизоды, фамилии, цифры. 16 человек привлечены к уголовной ответственности.
…Их всех освободили. Не виноваты.
Принялись выплачивать деньги — «возмещение». Начали с тех, кто выстоял и себя не оговорил. Петренко А. В., директору горплодоовощторга, — 14.000 рублей; Цыплаковой Л. Т., гл. бухгалтеру торга,— 10.600; Науменко Л. Ф., гл. товароведу овощебазы, — 10.400.
Вернёмся к рассказу Галины Леонтьевны Комаровой:
«Справка. Финансовым отделом Фрунзенского райисполкома… возмещен из бюджета ущерб, причиненный незаконными действиями следственных органов, гр-ке Комаровой Галине Леонтьевне в сумме 5.946 руб. 41 коп».
В конце восьмидесятых годов редакция запросила Минфин и получила цифру — разумеется, заниженную, не отражающую истинного положения дел и все-таки выразительную: 2,5 миллиона рублей в год государство выплачивает жертвам следственно-судебных ошибок, и то только тем, кто сам обращается за компенсацией. Многие рады уже тому, что вырвались из лап правосудия, и ничего не требуют, другие не знают закон, который умышленно замалчивается. (Указ Президиума Верховного Совета СССР).
Та же Умарова, следователь, пыталась занизить среднемесячный заработок Комаровой, чтобы уменьшить компенсацию.
После настойчивых усилий «Известий» Озерчука отстранили от следственной работы. Но в органах МВД оставили. Он, видимо, по-прежнему был нужен им, органам. Его перевели… в тюрьму. Охранником. Его, майора. Начальник Озерчука — дежурный помощник начальника следственного изолятора — младше его по званию.