Сборник работ. Девяностые

Кроме родословной имени, есть еще родословная духовности (или бездуховности), нравственности (или безнравственности). Я давно задумываюсь о том, что надо бы издавать воспоминания о Главных редакторах. Биография газеты, приметы времени — что и как сокращали и правили Главные в разные десятилетия, кто из политиков и всякого рода деятелей был вхож в кабинет, как менялись объекты обличений и разоблачений в газете, как переменялась идеологическая конъюнктура. Вот вам наш сравнительно короткий исторический отрезок. Главный во гневе:

— Вы можете не уважать меня как Главного редактора, но вы забываете, что я еще и член ЦК!

А последнему из ушедших Главных сотрудники говорили:

— Уходите вы из ЦК, не должны вы там быть.

Недавно узнал, что живет и здравствует Августа Петровна Коробкова, секретарь Главного редактора «Известий» Николая Ивановича Бухарина, 92 года. В полной памяти. Последний часовой. Грех не расспросить.

Иногда, очень редко, в редакции появляется седой благородный старик — Савва Тимофеевич Морозов, последний из недавних интеллигентов. Имя ему дали в честь достославного деда, который, как известно из всех школьных хрестоматий, был знаменитым угнетателем, разжившимся на крови рабочих. Когда любопытствующие, не без удивления, что род великого эксплуататора жив, спрашивают Савву Тимофеевича, каким он, внук, помнит деда, он всякий раз отвечает:

— Ну, обыкновенно с утра выпивает стакан рабочей крови, потом уж за дела…

Он медленно и мелко движется по редакционному коридору, слепая трость впереди ищет спору.

— Савва Тимофеевич, здравствуйте.

— Это кто? А-а, это вы голубчик. Очень рад, очень рад. А я вот какой стал. Ну как дела, голубчик, расскажите?

Как? Я даже не знаю, кто знает это.

* * *

По существу, все вокруг укладывается в противоборство двух начал — нравственного разрушения и нравственного созидания. Требуется немногое: занять позицию. Это неправда, что вот, мол, создадим новые структуры и сами собой появятся всходы. Нет, всходы — внутри каждого из нас.

Собственно, все, о чем писали они, Мастера, укладывается в полстроки: человек — мера всех ценностей.

Тэсс, Кригер, Галич, Аграновский, Нина… Хорошо бы найденное и накопленное ими довести до более поздних времен.

1991 г.

Смерть Осипа Мандельштама

Осип Мандельштам — вершина русской поэзии XX века.

Вершина драмы русской интеллигенции.

Вершина одиночества.

«Больной сын века»,— говорили о нем. На самом деле — сын больного века.

В России всегда были люди, жившие по-божески, он — один из них.

«Я не научился любить Родину с закрытыми глазами»,— говорил Чаадаев, объявленный сумасшедшим. В этом состояла и вина Мандельштама, можно сказать, наследственная вина лучших русских поэтов.

Последние месяцы жизни поэта, а главное — обстоятельства его гибели в пересыльном лагере на Второй речке под Владивостоком — все это оставалось горькой тайной для мировой культуры.

Существует много легенд и небылиц о лагерной жизни Мандельштама, еще больше вымысла, от романтического до низменного, — о его смерти. Умер от голода, копаясь в куче отбросов… На нарах, умирая, в бреду читал обрывки своих стихов… С парохода, уходившего на Колыму, его, мертвого, сбросили в океан… Уголовники среди ночи разбудили какого-то поэта Р., привели его, перепуганного, к себе, там умирал Мандельштам, и поэт закрыл глаза поэту… Умер в лагерной больнице от тифа… Его убили уголовники… Пристрелили охранники при попытке к бегству… Получил новый срок и в начале пятидесятых годов повесился, испугавшись письма Жданова, которое с опозданием дошло до лагерей.

Все — вымысел.