Сначала необходимо дать краткое объяснение мышления человека в то время. Огромный успех людей в области материальных вещей впервые в истории убедил их в том, что во Вселенной нет ничего сверхъестественного, что все существующее, включая жизнь, может быть понято механически и обрабатывается в соответствии с механическими законами. Они не допускали никаких исключений из этого правила. Как их врачи применяли законы химии к жизни и смерти, точно так же, без колебаний, их психологи применяли законы другого рода даже во взглядах на бессмертие и ко всем явлениям человеческого разума. Они говорили, что разум в не меньшей степени, чем тело, является машиной, и они исследовали детали его работы так же бездушно, как и детали любой другой машины. Эти идеи были обычным делом для каждого научно образованного человека того времени.
В 1927 году молодой немец Генрих Шмидт, или Смит, перебрался в Америку и сменил имя. Он был небольшого роста, с голубыми глазами и светлыми волосами, и носил те приспособления, которые они называли очками. В его кожаной сумке лежали дипломы и верительные грамоты известного Йенского университета, а за его светлыми глазами скрывались привычки к терпению и бесконечной скрупулезности, которые подняли нацию не обладающую особым природным вдохновением в первые ряды по научным достижениям.
Он пошел работать в концерн по производству арифмометров, изобретая рычаги и эксцентрики, и вскоре достаточно американизировался, чтобы построить небольшую лабораторию у себя на чердаке и заниматься исследованиями, которые не имели никакого отношения к его работодателю.
В нью-йоркском метро, этом плавильном котле, где ингредиенты смешивались простым методом высокого давления, Смит обнаружил, что тычет пуговицами своего пальто в грудь молодой девушки. Он так старался собраться с силами, хотя и безуспешно, и был так расстроен и извинялся, что девушка из любопытства проехала на три остановки дальше своего пункта назначения. Для нее он был новой разновидностью мужской особи. Что касается Смита, одинокого в чужой стране, то он мог бы увлечься любым симпатичным личиком. Он быстро влюбился в нее по уши и записал все это в свою записную книжку рядом с записями по реакциям селена при высоких температурах и своим дизайном клавиши для ластика пишущей машинки.
Мы можем прочитать эту запись: "Часто я боюсь, что мы с Тиной не очень подходим друг другу в супружестве. Ее смуглость, как и ее живость, можно приписать ее итальянскому происхождению, однако те качества, которые делают ее такой очаровательной для меня, могут сделать ее так же неподходящей для меня. Так же как и я для нее. И все же, может быть, я найду в ней вдохновение, в котором нуждаюсь, потому что, хотя кислород и водород нелегко соединяются, высвобождается много энергии, когда их силой соединяют вместе. И пусть это послужит утешением мне – их союз более прочен, чем союз легко смешиваемых элементов. Да, брак, который является "жалким удовлетворением" по Ницше, может быть спасением бедного Генриха. Мне так одиноко”.
Здесь, если только не виновато невежество более поздней эпохи – что вполне возможно в наши суровые времена, Смит продемонстрировал типичное жизненное невежество специалистов в научной области. Во всяком случае, независимо от того, легко ли соединяются водород и кислород, Смит и эта девушка таковыми не были. После двух встреч она принимала его ухаживания только для того, чтобы продемонстрировать это необычное завоевание своим хихикающим подружкам, которые волей-неволей довольствовались чистильщиками сапог и фабричными рабочими. Она была тем, кого называли ветреной. Генрих не танцевал, и ему было неудобно встречаться с людьми. Но он никогда не осуждал ее вкус ни в друзьях, ни в развлечениях, потому что никогда не видел ни того, ни другого, будучи слеп от любви. И все же он был обеспокоен тем, что не мог заинтересовать ее наукой. Он принес ей свое любимое произведение Пуанкаре, а она вернула его непрочитанным, заявив, что от него у нее болит голова. Он показал ей свою маленькую лабораторию, созданную с такой любовью и старанием, с придуманными им большим количеством хитроумных приспособлений для экономии денег и она обещала вышить для него кое-какие украшения для интерьера. Чуть позже друг, который оставил для нас единственную беспристрастную историю этого дела, порекомендовал ему Слоссона, и он послал ей экземпляр “Творческой химии” – на ее день рождения! Его письмо, сопровождавшее книгу, было полно нежности и любви, но ее ответ был полон страсти и очень далекой от любовной страсти. Друг видел этот нелепый подарок.
И все же Смит черпал вдохновение в ней. Однажды вечером она предложила сходить в кабаре, вечер, который немецкая скрупулезность отложила для ластика пишущей машинки.
– Мне так жаль, дорогая, но в четверг вечером я должен обдумать свои идеи.
– О да, ты как старик. Почему бы тебе не изобрести мыслящую машину, тогда у тебя было бы время ухаживать за мной?