— Насколько автор этого письма смог выяснить, противоядия никто и никогда не знал, и именно в надежде найти какое-то облегчение Бертон отправился в Париж, и он предполагал, что оттуда отправился к доктору Левервичу в Москву.
— Мы спросили доктора Левервича, присутствовал ли он во время этой операции по переливанию крови, и он сообщил нам, что тогда ему показалось странным, что его даже не попросили присутствовать там и он далее заявил, что не может понять, как врач мог быть таким неосторожно позволив Бертону умереть во время такой незначительной операции.
— Оглядываясь назад, нетрудно было представить чувства Бертона, когда ему сказали, как будет использовано переливание крови и зная, что даже если бы ему дали свободу, жить ему осталось недолго, он решил, что заставит этого монстра умереть по доверенности — умереть за него. И он чувствовал, что, по крайней мере, окажет миру последнюю услугу, устранив этого дьявола в человеческом обличье — разделив с Дзержинским смерть, предназначенную ему самому.
— Доктор Левервич просил, чтобы мы позволили ему послать за Дзержинским и проинформировать его о содержании полученного нами письма.
— Даже в любое обычное время человек почувствовал бы, как по нему пробежал бы холодок в присутствии этого человека, но в тот день все в комнате, казалось, почувствовали, как их охватил необъяснимый ужас, голос доктора Левервича дрожал, когда он начал читать письмо генерала Кингсли. Я заметил скучающее выражение холодного равнодушия в глазах Дзержинского, когда доктор Левервич начал читать, но внезапно на этом стальном лице, похожем на маску, появилось выражение ужаса, которого я надеюсь никогда больше не увидеть на человеческом лице. Одна из его рук лениво лежала на столе, и когда наши глаза были прикованы к ней, мы заметили, что ногти на пальцах начали чернеть.
— С отвратительной улыбкой Дзержинский повернулся к доктору Левервичу и сказал: "Что ж, мне повезло, что моим врачом является величайший в мире специалист по ядам", и, попросив доктора пройти с ним, он пожелал нам всем доброго утра. Я видел его несколько раз после этого, но он всегда носил перчатки, и с каждым шагом, который он делал, он, казалось, испытывал величайшую боль. Его лицо, которое никогда не выражало радости, теперь представляло собой картину крайнего ужаса и ледяного страха. Через три недели после этого мы узнали о его внезапной смерти.
— Два месяца назад, во время моего визита в Нью-Йорк, когда я выходил из столовой отеля "Ритц", ни кого иного, как доктора Левервича. Я не видел его с того дня в американском посольстве в Москве. Он сообщил мне, что выяснил причину, по которой его не попросили присутствовать при операции по переливанию крови Бертону и Дзержинскому, тюремный врач получил от Дзержинского указание, что Бертону нельзя позволять покидать операционный стол живым, и страх перед Дзержинским был таков, что врач не посмел ослушаться его приказа.
— Я заметил: "По-видимому, вы не смогли найти лекарство от ужасной болезни Дзержинского", и, когда он посмотрел мне прямо в глаза, он ответил: "Я никогда и не пытался".
* Frank Gates. "The Man Who Died by Proxy" (1927)
Гарри Стивен Килер
ДОЛЛАР ДЖОНА ДЖОНСА
На 201-й день 3221 года н. э. профессор истории Университета Земли сел перед Визафоном и приготовился прочитать ежедневную лекцию своему классу, учащиеся которого проживали в разных частях земли.
Прибор, перед которым он сидел, был очень похож на огромную оконную раму, из-за того, что был разделен на три или четыре сотни квадратов матового стекла. В пространстве в центре, не занятом ни одним из этих стеклянных квадратов, была темное продолговатое пространство и выступ с кусочком мела. А над площадкой находился огромный латунный цилиндр. В сторону этого латунного цилиндра профессор вскоре и направит свои последующие комментарии.
Чтобы убедиться, что пришло время нажать кнопку, которая уведомит учащихся класса по истории подойти к местным визафонам, профессор достал из кармана жилетки небольшое приспособление, которое он поднес к уху. После перемещения крошечного переключателя, прикрепленного к прибору, металлический голос исходящий словно откуда-то из космоса, механически повторял: "Пятнадцать часов и одна минута… пятнадцать часов и одна минута… пятнадцать часов и одна минута", профессор быстро убрал приборчик обратно в карман жилета и нажал кнопку на боковой панели визафона.
Как будто в ответ на призыв, матовые квадраты начали один за другим показывать лица и плечи молодых людей особенного типажа, молодых людей с огромными выпуклыми лбами, лысых, беззубых и в огромных роговых очках. Один квадрат, однако, все еще оставался пустым. Заметив это, на лице профессора промелькнула тень раздражения.
Но, увидев, что все остальные стеклянные квадраты, кроме этого, были заполнены, он начал говорить.