Сброд

– На твоем месте я бы уже бежал из Москвы. Тут ты просто теряешь время, не только свое, но и наше, – предупредил Ярослав.

Женя Воронец был готов ко всему. И тем более к скрипучему гундежу человека-жерди. Сегодня был важный, особенный день. Шанс, который выпадает раз в жизни, и то не всем. Воронец расчесал длинные волосы, которые уже были ниже плеч и вились кудрями. Красная рубашка с лаймами досталась ему на следующий день после похода в громкий вонючий подвал. Новоиспеченный друг в черно-белом гриме провел в ангар-гардероб. Настоящая сокровищница, любимое место Воронца во всем Чертовом Круге.

Презрительный взгляд Ярослава, разумеется, осуждал выбор Воронца. И речь не про одежду, а скорее, про решение остаться.

– Приходить вот так, без репетиций, – все равно что прыгать без страховки, – сказал Ярослав.

– Ага, – согласился Воронец. – Так куда зрелищнее.

* * *

Шарики качнулись от легкого прикосновения, заскрипели друг о друга. Похоже на подхихикивание гиен. Клоун завязал последний шарик, привязал к мешку с песком, бросил на пол. Воронец сидел по-турецки на полу. Он поднял взгляд, продолжая в руках крутить клаксон, который они купили сегодня утром в киоске у метро. Клоун похлопал по плечу, дал знать, что будет держать кулачки. Воронец благодарно кивнул.

Свет слепил. Оно и к лучшему. Не видеть, кто и как смотрит. Ладони намокли. Кажется, его время уже пошло.

Воронец поднялся в полный рост. Посмотрел на косое отражение. Он сжал кулак, выжимая весь звук из грошовой дуделки. Больше всего на свете Воронец боялся услышать резкий гудок, не вызывающий ничего, кроме раздражения. Обеспокоенный взгляд опустился на клаксон. Он не издавал ни звука.

«Именно сейчас? Когда я ближе всего, ты решил замолчать?» – сокрушался про себя Воронец.

И все-таки не слышать себя еще не значит провалиться. Он попробовал прогудеть в третий раз, и снова ничего. Лишь отзвук, лишь эхо дошло. Хоть что-то.

«Вот смешно, если я за это время тупо издал три гудка, как велосипедист», – внутренне посмеялся Воронец.

Уйдя со сцены, Женя меньше всего хотел говорить с Ярославом. Тот стоял в черном пиджаке с катышками и зализанной башкой напоминал стервятника.

– Суетливый сукин сын. Рано радуешься, – бросил Ярослав, когда Женя проходил мимо.

Воронец указал на ухо, мол, глухой, и пошел дальше. Но почему-то к глазам подступили слезы. Лишь уйдя со сцены, спрятавшись от света, он смог дышать, смог достаточно глубоко вздохнуть, чтобы орать, затыкая рот руками. Воронец задыхался. Он сжимал себе горло, как вдруг кто-то потянул за руки. Лицо Клоуна оказалось слишком близко. Грим наносился в спешке, и Женя не сразу его узнал.

До рассвета они просидели в углу амбара. Жестов хватало. Да и то, что Клоун просто был рядом и не идиотничал, как обычно, – уже больше чем достаточно. Воронец просто хотел дожить до рассвета.

– Знаешь, в школе я учился с нормальными детьми в одном классе. И какое-то время даже не замечал. Кажется, и они не замечали. И была перекличка. Я посчитал, после кого я должен встать и крикнуть свое имя. И вот… я не знаю как, но я просчитался. Встаю, уверенный, что моя очередь: «Воронец!» А на меня смотрят, твари, и ржут! Суки, им-то смешно, они же слышат! Они всегда слышали и будут слышать, и без этого блядского цирка! Им не надо доказывать никаким уродам, что ты достоин слуха! Смешно! Невпопад! Будь они на моем месте, их бы машина сбила по дороге в эту сраную школу! Не услышали бы ни хрена, вот я бы посмеялся! Сукин сын, тощая жердь, уже готовит брошь, которой лопнут мою башку! Твари, они-то, твою мать, хорошенько расслышали!

На рассвете пришел Матвей. Клоун разбудил Женю – тот уснул, забившись в угол и скрестив руки на груди. Воронец поднялся на ноги и пошел за Матвеем и только по дороге уже вспомнил, кто он, где он и куда идет.

Кирпичный одноэтажный амбар с длинными окнами в слабом рассветном свете напомнил огромную черепаху. То лишь усиливали четыре толстых столба у каждого угла. Стальные двери открыты настежь. Горел свет.

Уже издалека пахло обработанной сосной и лаком. Пол в ангаре был выложен ровными досками. На полу лежало два ковра цвета спелого граната, грузинский узор рассыпался мелкими косточками. В конце вытянутого помещения растянулся темно-болотный кожаный диван, чем-то похожий на ленивого, зажравшегося аллигатора с растопыренными лапами. Там восседал Кормилец. Пиджак солнечно желтел, как и подсолнух на брошке. Толстые пальцы карлика медленно касались цветка и иглы.

Матвей поклонился и слегка толкнул Женю в спину, призывая сделать то же самое. Но Воронец не спешил следовать этому совету. Кормилец вскинул удивленно брови.

– Что это ты сделал? – спросил Кормилец.

Воронец промолчал. Глупо признаваться, но надеялся, что проскочит, что Кормилец, карлик, просто не достанет иголкой.

– Тогда, на сцене? – уточнил Кормилец.

От сердца отлегло.

– Я попросил Чертов Круг озвучить кое-что, когда придет время, – ответил Воронец.

– И что же? – Кормилец все же подманил Воронца жестом.