Сброд

Женя пошел на компромисс – сделал шаг, но выпрямился и отклонился назад, чтобы не слишком уж сближаться с Кормильцем.

– Я хотел, чтобы он передал в одном коротком гудке выдох, когда поезд еще не проехал, но уже несется мимо, не задев тебя ни тебя, ни одежду. Первый вздох после кошмара, настолько жуткого, что память милосердно затерла все следы в ту секунду, как открылись глаза. Счастье спасения и немного злого упоения от того, что нечестно играл и лишь потому и выжил. Уже спасся и сердце ликует, а до мозга только-только доходит, – ответил Воронец.

Кормилец вынул иглу из броши и почесывал ей подбородок, с ленивым прищуром слушая. Воронец пристально следил за движением острия. Когда игла касалась кожи, раздался тихое змеиное шипение.

– Чертов Круг не любит долгих монологов, они не смотрятся, – наконец произнес Кормилец. – Ты же ему сказал что-то короче?

Воронец прикрыл глаза и кивнул.

– Боюсь, у вас не увяжется одно с другим, – мотнул головой Воронец.

– Вот же ж! – Кормилец широко улыбнулся, оголив ряд круглых зубов с большими промежутками.

Он пригрозил иглой, потряхивая в воздухе.

– Все вы, как приходите, уверены, что у вас-то вяжется, а со стороны не видно ни черта! – засмеялся Кормилец. – А на деле? Ты парень недалекий. Нет, знаешь, ты откровенно тупой, как пень. Нет в тебе ничего. Да и откуда бы взялось? Где бы набрался, раз не слышишь отроду? Все, чему научился, натаскался здесь, под моим крылом, голубчик. И еще раз: ты тупой как пень. И символизм весь твой только оттого, что ты пустой и нечего сказать. И знаешь, почему твоя башка бестолковая не разлетелась тут, как лопнувший арбуз? Потому что ты не стал воровать. Это уже славно. Больше, чем тупых, ненавижу только вороватых. Да черт возьми, я люблю тупых! Но тех, которые и мыслят как тупицы. Славные такие. С ними просто и весело, а что еще надо для цирка? Вот и я о чем! Сам Чертов Круг только того и хочет – просто и весело! А теперь, осел пустоголовый, колись: что ты там просил озвучить?

– Запах пластика, – не сразу ответил Воронец.

Кормилец не то выдохнул, не то поперхнулся воздухом. Матвей присвистнул. Воронец ждал более внятного приговора, чем вот эти непонятные звуки.

За спиной задудел клаксон. Женя обернулся. Клоун звал к столу.

На длинном столе лежала скатерть. Дешевая сувенирная ткань с клюквенной хохломой пережила немало стирок. Были потери. Местами просто дыры. Но еду, которую подали к столу, ничто не могло испортить. Длинные блюда из серебра дышали жаром поистине царских яств. Мясо, соленые грибы, черный хлеб, кувшины со смородиновым вином. Воронец отломил ребро и с первого укуса все понял.

– Не делай вид, что удивлен, – ответил Кормилец.

После того ужина у Воронца не осталось сомнений. Теперь он в труппе и знал, где окажется, когда перестанет выступать. В тот же миг бесполезная башка лопнет, как арбуз.

А еще сидя на крыше и глядя на город, Воронец понял, почему до этого дня вся еда казалась такой пресной и пластиковой.

Глава 5 Куда пустят

– Софиты все сделают плоским.

Воронец хмуро кивнул, глядя в зеркало. Пот скатывался по вискам, смазывая грим. Как Воронец ни старался выделить глаза, нос и скулы, дойдя до комичного, он все же последовал совету Матвея. Воронец смотрел на тающие плывущие линии. Все выглядело неаккуратным и дрянным, а он еще даже не вышел на сцену.

– Чертов Круг ненасытен, – произнес Матвей, глядя на протеже через зеркало, – ему никогда не бывает чересчур. Это в жизни дурной вкус режет глаза и слух. Сцене всегда мало крови. Ты скоро запомнишь эти простые правила.

– Дай мне время, я не так быстро схватываю! – просил Воронец. – Ты, небось, все эти загадки щелкал, пока их задать не успели!

Матвей бледно улыбнулся и пожал плечами.

– Хочешь верь, хочешь нет – многие загадки остались для меня неуловимыми призраками. И погоня продолжается уже больше века, – произнес Матвей.

Нескрываемое удивление. В голове Жени не укладывалось, как его мудрый наставник может сам чего-то не знать. Одновременно с этим к сердцу подступил какой-то суеверный страх перед тайнами.

– Ты хоть знаешь, за чем гонишься? – осторожно спросил Воронец.

– За мелодией, которую услышал во сне.

– Так сложно повторить на слух?

Матвей поджал губы, хлопнул Воронца по плечу.

– Надо набраться вдохновения, – сказал Матвей.

Воронец еще не знал, что это значит. Как погасли софиты, плоский мир начал выступать барельефом. Мраморные скульптуры сходили, даже вырывались сквозь боль и страсть из каменного полотна. Воронец не видел – глаза завязаны, но слышал, искал в темноте на ощупь. Сквозь тьму из глубины сердца вспыхивали порывы, губительные и пряные. Они манили, заставляли наступать, не проверив, нет ли на полу битого стекла, преграды или бездны. Доходя до грани, Воронец отступал, но лишь затем, чтобы набрать воздуха в грудь и снова нырнуть, дать себя одурманить, проволочь, утопить, вновь довести до грани – и снова вздох, до которого уже боялся не дожить.