Сброд

Так приговаривал Кормилец, днем обрел, а ночью потерял. Никто не знал, что черт может так добро смеяться и так горько плакать, да в один день. Цветы часто напоминали о том дне. Мучительно сладкая боль царапала старое сердце, пока карлик глядел по сторонам. Самому даже любопытно: способен ли вновь вызвать столь бурное цветение?

«Поживем – увидим…» – думал про себя Кормилец, слыша шаги прибывшего.

«А вот и Буратино…»

Воронец просил аудиенции и наконец добился. Они сидели в беседке. На белом фарфоровом блюде подавали нарезку из сильно пересушенной кровяной колбасы и кубиков сыра. Воронец как следует вымыл и расчесал волосы, побрился, надел белую рубашки с широкими вертикальными красными полосами, черные шаровары и кожаные сандалии. Как же страшно показываться после вылазки и недомогания жалким, зная, что Кормилец либо собирается его списать со счетов, либо уже списал… На Кормильце был пурпурный вельветовый пиджак, расшитый цветами. Брошь исчезла, чему Воронец был несказанно рад.

На улице стояла середина марта. Время, когда еще рано думать о пышном цветении, но сильный ветер будто сам нагоняет эти мысли. Что-то сладкое уже созрело в воздухе, как будто раньше срока. Неумелый садовник радуется раннему урожаю, опытный – тоскует, ведь что созревает раньше, раньше и сгниет в черной земле.

– Каков же нынче Пес? – спросил Кормилец.

Воронец боялся врать, но говорить правду – еще страшнее.

– Свиреп, – ответил Воронец.

Кормилец горько заулыбался.

– Неужто ему не хватило? – вздохнул он. – Эх, будто только вчера худобокий заяц выслуживался при безумце на троне, бился лбом об пол каменный… Свиреп? Не видел ты того, чего видал я! Ху-ху, эдакое упущение! Ай, и ладно, все равно не поймешь. А ныне ни одной живой души не осталось, кто бы припомнил человеческое имя Черного Пса. А я тебе так скажу: как жажда крови в нем пробудилась, он стал более человечным.

– Неужто тварью он меньше растерзал, нежели человеком? – спросил Воронец.

– Быть может, и так, да я о другом, – ответил Кормилец.

Призадумался черт.

«Не к добру…» – думал Воронец (и был скорее прав, хоть и не понимал, в чем дело).

– Вот сам посуди. Вот есть приказ – ублюдский, людоедский. Есть два слуги. Один – ведает, что творит страшный грех, и все равно марает руки. Второму же, дурке, то лишь забава и давай под улюлюканье. Какой слуга больше подобен зверю?

Воронец задумался, хотел ответить, как вдруг голос пропал. На груди Кормильца засияла брошь.

«Ну так и знал! Не к добру!» – подумал Воронец.

– Так что нынче пускай, – продолжил Кормилец. – Нынче-то с него и спрос, как со зверя.

Какое-то время стояло молчание. Наверху гудели лампочки. Воронец в какой-то момент даже взглянул на дверь. Аудиенцию можно закончить. Просто уйти, в неведении выступить как получится, и дальше – будь что будет. Пьянящий восторг предстоящего прыжка в неизвестность мигом остудил порыв, который и привел Воронца на аудиенцию. Возможно, надо просто встать, поблагодарить Кормильца, что взял под крыло, и уйти. Цветущие головки и сочные стебли махали бы на прощание. Одежда пропахла экзотикой и предвкушением. Может, из этого получился бы номер, который смотрелся ярко и объемно даже под туполобым светом софитов. Возможно, не стоило быть храбрым в тот день. Но Воронец решил рискнуть.

– Почему Чертов Круг закрывается? – спросил он.

Кормилец добродушно улыбнулся.

– А почему все увядает?

Даже Воронец понял, что вопрос не к нему. Карличьи глаза устремились в воздух, пряный и душистый. В воздух того дня, когда забилось новое сердце и затихло старое. Будто бы крохотный сверток снова лежал на руках, отчаянно жаждал хотя бы глотка жизни, которую Кормилец не в силах дать. От тоски по былому, по несбыточному счастью, которое так и не сумел даровать, Кормилец сжал кулаки. Все растаяло.

– Он и так живет дольше, чем положено, – ответил Кормилец. – Будь я моложе и упрямее, я бы продолжал бороться с этим миром. Он меня сразу невзлюбил, с первой встречи. Все пытался меня изжить, а я – гаденыш крепкий, хрен вытравишь. Жизнь вопреки уродует, но все-таки стоит того, чтобы за нее бороться. Говорю тебе как урод и тварь. До последнего борись, Воронец. Конец тысячелетия. Чертов Круг и так отжил куда больше отпущенного. Я чую гниль. Он умирает. И мы умрем вместе с ним.

– Почему он умирает? – встревоженно спросил Воронец.

– От голода, – просто ответил Кормилец.

– Ему надо больше крови?

– Отдай все, и он продолжит выть. Чего бы он ни желал, глупо пытаться утолить эту жажду. Голод – единственное, что заставляет чувствовать себя живым.

* * *

Воронец вышел из оранжереи, когда тени становились длиннее. Того и гляди – схватят за пятку.

«Не к добру…» – Несбывшиеся опасения попытали удачу второй раз.