Счастье моё!

Когда мои охранники показали мне фотографии выявленных “поборников чистоты классического балета”, я долго и удивленно всматривалась в их лица: на одной фотографии был седовласый пожилой человек с пышной белой бородой, его лицо мне показалось знакомым; на другой фотографии – женщина лет тридцати, внешности ничем не примечательной, оба были средней руки чиновниками в Министерстве культуры СССР, доживающем свои последние месяцы имперского всевластия. Меня спросили, какого наказания я бы хотела за месяц страха за дочь, за себя… То, какой интонацией был задан вопрос, меня поразило: можно было сделать любой “заказ”, судя по всему, любой мой ответ был уже щедро оплачен моим покровителем. Я попросила без какого-либо силового нюанса объяснить этим людям, чтоб они оставили меня в покое, навсегда.

Звонки прекратились, охрана выехала из моего дома, а я еще долго боялась отпускать дочь одну на улицу, водила ее из школы и обратно, крепко сжимая ее маленькую ладошку, вздрагивала при каждом телефонном звонке и истерично всматривалась, где бы ни находилась, в лица людей.

Любой театральный коллектив живет цветистой жизнью, у любого коллектива случаются конфликты, радостные происшествия, успехи, и любой коллектив не может миновать угасание. Думаю, артисты “Независимой труппы Аллы Сигаловой” связывают движение к финалу нашей совместной работы с появлением в моей жизни в 1993 году Ромы… но это не главная причина, а одна из причин. Я чувствовала усталость от необходимости постоянной заботы о коллективе, времена страна проживала непростые, а я по-бабьи мучилась ответственностью за каждого, а каждый выживал сам по себе и, как это часто бывает, не очень дорожил тем, что есть на сегодняшний день, в надежде в грядущем получить большее. Я тащила эту “баржу” с трудом и не ощущала возможности помощи от коллег по труппе: им, очевидно, казалось, что всё отлично, а я надсадно пыталась рулить, несмотря на симптомы девяностых.

В это же время произошло “раздвоение” места работы моего друга и художника “Независимой труппы” Володи Максимова. Он стал сотрудничать с формирующимся театром Петра Наумовича Фоменко и оставался художником-постановщиком нашей труппы, которую мы придумали и выпестовали вместе с ним, рука об руку. Володя пришел ко мне на разговор и, пряча глаза, объяснил, что теперь у него будет два места работы: труппа Сигаловой и театр Фоменко. Человек я чрезвычайно ревнивый, я не покажу, спрячу, улыбнусь, но жернова мучительной ревности уже запущены, и существовать с этим невыносимо. Театр Фоменко вырос из курса, на котором я преподавала сценический танец, это были любимые студенты, мы близко общались, все последующие студенты Петра Наумовича также были моими учениками. В какой-то степени у наших коллективов были родственные отношения, но щелчок “раздвоения” Володи от этого не стал мягче.

Конечно, появление рядом со мной Ромы изменило мои приоритеты, вскоре я забеременела, и это чудесное событие толкнуло меня к необходимости собрать наш коллектив и объявить о прекращении работы труппы и поискам новой работы. Разговор этот был тягостный. Но я должна была сделать именно так.

Серёжа-Серёженька

Второе июля 2017 года. Прекрасный теплый день в подмосковном доме моего друга Серёжи Глинки. Солнце еще не обжигает, а ласково касается кожи, красит желтовато-оранжевым воздух, лица, траву – всё топит в своем золотистом мареве. Я редко выезжаю за город, нашу дачу, купленную, как родился Миша, мы продали – после ухода Ромы я ни разу туда не съездила за семь лет. И хоть я с наслаждением могу часами валяться на траве, глядеть на волнующиеся деревья, всё же вырываюсь на природу редко и оттого ценю каждую такую возможность. Этот день был подарком: я встретилась с другом, порадовалась на его недавно родившегося сына; обняла его молодую жену Алису – выпускницу последнего Ромочкиного курса в Школе-студии МХАТ; надышалась, напиталась воздухом и красками и в заходящем солнце отправилась в обратную дорогу, в Москву. Сев в машину и взяв в руку телефон, увидела несколько пропущенных звонков от Лёши Гориболя, обрадовалась этим звонкам, сразу перезвонила. Я расслышала только одну фразу. Резко свернула на обочину Новорижского шоссе…

Серёжа должен был приехать в Москву в предстоящем, новом сезоне на постановку-реконструкцию балета “Коппелия” в Большом к юбилею Петипа. Я ждала его приезда.

Мы учились в одно и то же время в Вагановском, он на три класса младше, то есть, по нашей вагановской субординации, совсем мальчишка. Не заметить его было невозможно: тоненький, светловолосый мальчик с потрясающе мягкими, точеными ногами, легким прыжком и идеальными линиями поз классической балетной лексики. В училище мы не общались – он для меня был совсем малышом. Потом я следила за его удачами уже на сцене Мариинского, тогда Кировского театра. Именно Лёша Гориболь подсказал Юрочке Борисову его кандидатуру на партию Германна в задуманном нами спектакле “Пиковая дама”. И Серёжа приехал в Москву.