Счастье моё!

Мы много гастролировали вместе; оглядываясь на эти совместные путешествия по миру, приходится только удивляться тому, как много нас связывает изумительных событий. Токио, Барселона, Нагано, Стамбул, Вена, Линц, Париж, Рига, Берлин… Каждый город вспоминается чередой наших выступлений, наших репетиций, наших праздничных застолий, наших прогулок и разговоров.

В моем доме висит огромное старинное зеркало, найденное Серёжей в антикварном магазине Питера, привезенное в мою московскую квартиру и расположившееся здесь на самом почетном месте. Я смотрю в него, когда бегу на работу, скольжу по нему взглядом, наряжаясь в торжественные дни, всматриваюсь поздними вечерами уставшим взором, фиксирую в нем пробегающие месяцы и годы, наблюдаю за движениями своего натруженного тела, вглядываюсь в отражения моих взрослых детей… его потускневший посеребренный отсвет, словно эхо, воспроизводит мою длящуюся жизнь. Оно живое, с ним разговариваешь, когда не с кем говорить. Оно – реминисценция моей тоски по питерскому детству, несбывшимся мечтам и нежности к Серёже.

Я любила его дом с раритетной мебелью, с уютными диванами и старинными зеркалами, элегантно сервированным к ужину столом, с шумными вечеринками, мудрыми профессиональными беседами, тихими ночными разговорами… Приезжая в Ленинград, я часто останавливалась в этом доме, здесь я была погружена в атмосферу понимания и заботы. Сколько приключений, забавностей, волнений было прожито вместе, сколько секретных ситуаций и случайностей теперь мне не с кем разделить и не с кем обсудить. Серёжи-Серёженьки больше нет.

2 июля 2017 года. Прекрасный теплый день. Я резко свернула на обочину Новорижского шоссе… Я разучилась плакать, бессмысленная вода не выливается из моих глаз. Я сидела в машине и бесслезно рыдала, громко, в голос, не стесняясь себя.

Гидон

Надо сказать, что “рижские люди” вошли в мою жизнь, стали ее значительной частью, стали влиять на нее, изменять ее, воздействовать на нее движение и смысл, и, конечно же, одним из самых для меня значительных “рижских людей” был и остается Гидон Кремер. Для меня он величайший музыкант, пронзающий звуком своей скрипки мое личное пространство, пронзающий, и проникающий, и вздыбливающий самое спрятанное и удаленное от всех “мягкое, женское”… Этот звук, эти руки, это лицо, такое притягательно некрасиво-прекрасное в моменты вдохновенного существования и созидания мира музыки, делает его самым дурманящим скрипачом, заставляющим задумываться о потаенном, глубинном, общечеловеческом и абсолютно интимном.

Когда Гидон предложил мне сделать хореографическую сюиту к его программе Hommage a Piazzolla, я не верила своему счастью, я не представляла, что встану с ним на одну сцену и буду танцевать под его скрипку. Но это случилось и стало одним из самых объемных событий моей жизни. Конечно же, я была в него влюблена, влюблена я и сегодня, по прошествии 25 лет общения, рядом с ним я и сегодня пугливо вжимаю голову в плечи, сутулюсь, говорю невпопад или оцепенело молчу, притом каждый раз я понимаю глупость своего поведения, пытаюсь справиться со своим волнением, найти свою реальную оболочку, но она ускользает, и я стою перед ним невразумительной девочкой и презрительно поражаюсь своей беспомощности.

Мы репетировали в Москве, а премьера состоялась в Малом зале Ленинградской филармонии. Я ставила эту историю на танцовщиков “Независимой труппы”, Серёжу Вихарева и себя. В этот период работы с Гидоном я существовала, не касаясь земли, я слушала его скрипку и понимала многое, что невозможно проговорить словами, прочитать в литературе, сформулировать иными возможными человеческими средствами, кроме как звуками скрипки – его скрипки, скрипки Гидона Кремера.

Премьера принесла успех и перспективу гастролей. И мы поехали в концертный тур: Франция, Австрия, Турция. Все площадки, где мы работали, были абсолютно различные по сценическим размерам, приходилось каждый раз адаптировать хореографический рисунок, приспосабливаться. Самый неловкий вариант был в Париже: зал был большой, а сценическая площадка совсем крошечная, на ней должен был разместиться квартет Гидона: Вадик Сахаров и его рояль, Пер Арне Глорвиген (Per Arne Glorvigen) с бандонеоном, Алоис Пош (Alois Posch) с контрабасом, Гидон со скрипкой, три пульта и на оставшемся клочке сцены мы – танцовщики, с попыткой изобразить хореографию. Пока я танцевала в сантиметре от музыкантов, мои мысли были только об одном: не задеть скрипку, не наткнуться на смычок… В результате моих маневров я задела пульт Гидона, и нотные листы разлетелись по сцене, словно эффектный постановочный трюк. Я была в ужасе. Но Гидон с лукавой улыбкой быстро собрал ноты, и концерт продолжился с еще большей легкостью.