Счастье моё!

Был канун Старого Нового года, по традиции мы собирались в Дом актера на капустник, когда-то, когда нам было двадцать с небольшим, мы составляли костяк молодежной секции под заботливым руководством Люси Чернавской (забавно, что нашему поколению уже далеко за пятьдесят, а мы всё так и состоим в этой молодежной секции), так вот мы с Вовой договорились встретиться на староновогоднем капустнике, но я в последний момент перенаправила свой путь по другому адресу, и с Вовой мы не встретились. На следующее утро у нас, у меня и у Машкова, была назначена репетиция с Женей Мироновым, мы должны были заниматься его сольными вокально-танцевальными сценами. В 10:45 утра Женя и я встретились в репетиционном зале. Ни в 11 часов, ни в 11:30 Володя не появился, это было абсолютно невероятно, потому что в работе Машков педантично пунктуален. Крайне удивленные, мы решили начать репетировать. Около полудня с грохотом распахивается дверь – на пороге, не справляясь с вестибулярным аппаратом, колышется фигура Машкова. Вид у него был экзотический: рваная, с чужого плеча шинель, под ней застиранная майка-алкоголичка; линялые треники неопределенного цвета, драные носки, обуви нет. Волосы всклокочены, в свалявшейся бороде неопределенные мелкие предметы… Он сделал шаг навстречу и рухнул нам на руки. Женя откуда-то приволок матрас, и мы на него уложили нашего режиссера. Раскинувшись на матрасной полосатости, он нам сбивчиво рассказал, как вчера ехал за рулем своего автомобиля, на встречу Старого Нового в Дом актера, как его остановили гаишники, документов не оказалось – забрали в милицию… Там он долго пытался заверить милиционеров, что он актер, служит в Театре Табакова – милиционеры ему не верили и отправили в общую камеру до утреннего выяснения обстоятельств и установления личности. Утром он понял, что не попадает на репетицию, такого он позволить себе не мог, умолил блюстителей порядка отпустить на пару часов, оставил в залог свои вещи, нацепил то, что ему пожертвовали “добрые люди”, и пришел на работу. Мы хохотали до слез. Пока он это рассказывал, я обратила внимание, что из кармана у него торчит жареная свиная голова. На вопрос, откуда в кармане голова свиньи, он удивился и не ответил. Так, по прошествии многих лет, сколько я ни пыталась выяснить у Володи, что это всё было, мои вопросы тонули в его шутках и ироничных байках. Я так и не знаю, был это розыгрыш, талантливый маскарад или всё рассказанное правда и фанатическое чувство ответственности перед профессией привело его в таком диком виде на обязательную репетицию.

Спектакль имел огромный успех, много гастролировал и шел больше пятнадцати лет, сменялись составы исполнителей, и только семь актеров: Андрюша Смоляков, Серёжа Беляев, Оля Блок-Миримская, Серёжа Угрюмов, Виталик Егоров, Миша Хомяков и, конечно же, Женя Миронов прошли весь путь этого спектакля; в процессе этого пути из молодых и начинающих артистов они стали именитыми народными и заслуженными, но играли “Страсти по Бумбарашу” всегда азартно, невзирая на чины и годы.

Юбилейный, заключительный спектакль проходил на сцене Молодежного театра, Володя тогда был далеко – в Америке. Я пришла попрощаться с нашим “Бумбарашем”. Конечно, в нем уже не было того легкого дыхания, того озорства и куража, которые свойственны бесшабашной молодости, но спектакль был жив и Миронов, как всегда, был покоряюще хорош!

Вслед за спектаклем “Страсти по Бумбарашу” началась работа над “Дон Жуаном” с Машковым в главной роли и в постановке Саши Марина. Спектакль просуществовал недолго, но дружеские отношения продолжались.

Алекси-Месхишвили. Гоги

Нашу первую встречу я не помню. В 1997-м Рома делал гоголевскую “Женитьбу” во МХАТе и художником спектакля пригласил Гоги, тогда Ромочка нас и познакомил. А первая наша совместная работа была в Самарском театре оперы и балета, мы ставили новую оперу Сергея Слонимского “Видения Иоанна Грозного”. Потрясающая компания поселилась в волжском городе на два месяца: Робик Стуруа, Гоги Алекси-Месхишвили, Давид Смелянский и я. Возглавлял нашу “выездную бригаду” Мстислав Леопольдович Ростропович. Результат этого творческого десанта получился довольно сомнительным, но вот упоение, с которым мы прожили эти два месяца, стало незабываемым.

Только великие могут позволить себе быть не загруженными собственной значимостью и с абсолютной легкостью и необязательностью относиться к производимому творческому действию – столько радости, шуток, смеха и выпитого вина не было при подготовке никакого другого спектакля…