Счастливая жизнь для осиротевших носочков

Я не знала, что ответить, поэтому благоразумно пошла чистить зубы. Когда я вернулась, переодетая в полосатую пижаму, Скарлетт красила клавиши в черный цвет, высунув кончик языка от старания. Она подняла взгляд и нахмурилась, словно видела меня впервые, а потом очень серьезно спросила:

– Если хочешь, можем организовать группу. Но я буду главной, пусть ты и старше. Потому что это моя идея.

– Нет, я хочу стать танцовщицей, – заявила я.

Я, конечно, была в восторге от Дженнифер Билз в «Танце-вспышке», но в первую очередь испытывала раздражение из-за того, что Скарлетт предложила мне роль второй скрипки и тем самым посягнула на главенство, принадлежавшее мне по рождению.

– Круто, – ответила она, возвращаясь к работе. – Будешь танцевать в моих клипах?

Жизнь – это череда маленьких ежедневных решений. С каждым шагом, поступком и выбором мы продвигаемся по тому или иному пути. Мы знаем, на что соглашаемся, но никогда не знаем, от чего отказываемся. Простой ответ на, казалось бы, детский вопрос может изменить ход судьбы. Я по сей день гадаю, какой бы стала моя жизнь, если бы в тот вечер я приняла предложение сестры.

Поначалу никто, включая меня, не воспринимал Скарлетт всерьез. Это внезапное увлечение музыкой, подобно предыдущим ее увлечениям, должно было исчезнуть так же быстро, как появилось. Скарлетт должна была переключиться на что-нибудь другое, и картонное пианино покрылось бы плесенью, лежа на полке в гараже. Но достаточно было сказать Скарлетт, что у нее что-то не получится, как она охладевала к своей идее. Мама с самого начала сочла ее увлечение глупостью, о чем не преминула сообщить. Но моя сестренка была бунтаркой и чемпионкой по безнадежным делам и бессмысленным вызовам. Все указывало на то, что Скарлетт не суждено заниматься музыкой; именно поэтому она решила, что стать музыкантом – ее единственный путь.

В музыкальном классе средней школы Квинстауна стояло пианино. Скарлетт пошла к администрации и попросила, чтобы ей разрешили на нем играть. В ответ она услышала, что музыкальный класс предназначен для старшеклассников, но она всегда может встретиться с учительницей музыки, чтобы та сделала для нее исключение.

Учительницей музыки была госпожа Гамильтон, старая дева со строгим седым пучком, которая боготворила Баха и, казалось, родилась в очках. Она была очень энергичной и во время урока прогуливалась между партами, экспрессивно размахивая руками. Она любила классическую музыку, однако никто, конечно же, не разделял ее чувства. А еще она искренне ненавидела Скарлетт после того, как три недели назад та не придумала ничего умнее, как намазать ее стул суперклеем. Я до сих пор вижу, как госпожа Гамильтон пытается подняться осторожными рывками, от которых подпрыгивают жемчужные сережки у нее в ушах, пока не осознает, что ее клетчатая шерстяная юбка приклеилась к сиденью.

– Кто это сделал? – ледяным голосом спросила она.

Скарлетт подняла руку и небрежно ответила:

– Простите, но от ваших расхаживаний у меня голова кругом.

Все расхохотались, кроме госпожи Гамильтон, конечно.

– В своих шутках ты проявляешь такое же отсутствие ума и воображения, как во время занятий. Ты бы не глупостью стремилась отличиться, а лучше бы брала пример с сестры – у нее, в отличие от тебя, есть шанс добиться в жизни успеха.

Я сидела рядом со Скарлетт и видела, как она стиснула зубы и как нахальная улыбка застыла у нее на губах. Госпожа Гамильтон продолжила урок, оставшись на стуле, а я накрыла руку Скарлетт своей и прошептала:

– Она полная дура.

Скарлетт убрала руку, ничего не ответив, и я возненавидела госпожу Гамильтон.

И вот три недели спустя Скарлетт, набравшись смелости, пошла просить у нее разрешение играть на пианино (я посоветовала сначала извиниться за историю с суперклеем, что она и сделала). Госпожа Гамильтон ей отказала, что и неудивительно. Я так и не узнала, что именно она сказала, но той ночью Скарлетт долго рыдала в подушку.

Она продолжала заниматься на картонном пианино. «Ютуба» еще не существовало, Интернета у нас дома не было, поэтому Скарлетт брала в университетской библиотеке книги по сольфеджио и ежедневно занималась, не услышав и не сыграв ни одной ноты.

На протяжении следующего месяца я по вечерам лежала на одеяле, пересматривала свои контрольные или читала романы, переведенные мамой на французский язык (я тогда хотела стать переводчиком, как и она), одним ухом слушая, как Скарлетт постукивает по картону, тихо называя ноты. Это казалось мне ужасно скучным, тем более что Скарлетт не пела, а проговаривала ноты сквозь зубы, да так серьезно и сосредоточенно, словно обезвреживала бомбу. Я думала, что она быстро откажется от своего странного проекта, но она этого не сделала.

Однажды я спросила:

– Что разучиваешь? Настоящее произведение?

– Да. «К Элизе».

– Что это?

– Одна мелодия. У меня только к ней есть ноты. Я стащила их из картонной коробки в соседском гараже.

– Но ты же ничего не слышишь! Откуда ты знаешь, что играешь правильно?

Скарлетт оторвалась от своего занятия и удивленно округлила глаза.