Счастливой тебе охоты (СИ)

Игритт всегда брала то, что хотела, Игритт трогала его член и целовала шею, Игритт наваливалась своим почти детским весом, тыкала в бока острыми коленками и низко смеялась, растягивая карзубый рот, который Джону так хотелось целовать. Джон ни с кем не поговорил об этом. Джон не думал об этом холодными зимними ночами вместо сна. Джон не рыдал в душевой и не перестал есть или работать. Почти ничего не изменилось. С того момента, как Игритт последний раз на узкой койке забиралась рукой к нему в штаны, горячо шепча в ухо: “Ты мой, Джон Сноу”, до того момента, когда обманчиво ласковый Рамси навалился на него, скользя пальцами по сальному от пота лобку, и вгрызся в шею, помечая собой хуже дворового пса. Почти ничего не изменилось, кроме чего-то, каждый день тяжко давящего и давящего на грудь.

Джон чувствует, что его глаза влажнеют все сильнее, и ничего не может с этим поделать.

Рамси замечает, как Джон болезненно замирает под ним, как член в руке становится мягче, как легкая дрожь в плече передается его пальцам. Джон едва заметно – и так громко в тишине – шмыгает носом, и Рамси вытаскивает руку из его штанов, не обтирая ни обо что сальную, липкую смазку. Опирается на кровать, вдыхает горький воздух, сдержанно сорвавшийся выдохом между губ, утыкается носом куда-то под закрытым глазом. Мокро.

– Ты плачешь, Джон Сноу, – он шепчет почти беззвучно. – Почему? – находит губами приоткрытые губы Джона и выдыхает рот в рот: – Потому что она мертва.

Джон только тяжело дышит, рывками и со слабыми хрипами где-то в груди. Рамси знает, что он уже вряд ли чувствует свое тело и вообще толком понимает происходящее.

– И знаешь, что? Мне это нравится.

Джон открывает глаза непонимающе, слепо из-за темноты и слез смотря на Рамси.

– Что? – он спрашивает сипло.

– Я не люблю тебя, Джон Сноу, и не влюблен. Но ты нравишься мне, – говорит Рамси, и его голос больше не ласков. Его интонации не уловимы и не ясны для Джона. – Все в тебе. Твои слезы, то, как тебе больно, твои шрамы и этот вонючий комок в твоей глотке. Мне это нравится. И это пиздец как сложно. Но она мертва, а я – вот он я здесь.

– Чего ты хочешь добиться, Рамси? – продолжает спрашивать Джон, но в его голосе, во всем теле Рамси чувствует моментально вскипающую ярость. – Или ты думаешь, что это все должно мне помочь? С чего вдруг?

Рамси наклоняется ниже и больно хватает Джона за саднящую, облезшую от мороза щеку большим пальцем.

– С того, что сейчас ты плачешь, Джон Сноу, – тянет он нараспев, любуясь тем, как в глазах Джона вспыхивает огонь. А в следующее мгновение Джон Сноу делает то, что должен сделать рано или поздно, если он настоящий Джон Сноу. По-настоящему впивается зубами Рамси в лицо.

Он мгновенно сдирает кожу на носу и над губами, когда Рамси инстинктивно дергается назад, и сразу смыкает руки на мощной шее, пережимая торчащий кадык. Но Рамси только предупредительно хватает Джона под поясницу, валясь с ним на бок, урчаще давится воздухом и ухитряется еще издевательски мокро лизать ему лицо. Оскаленные зубы, задранную верхнюю губу, церковный нос и все, до чего Джон помимо своей воли дает ему дотянуться. Пока Джон не кусает его за язык и губу сразу, больно пережав зубами. Рамси хрипит уже недовольно, но сил Джона все же не хватает задушить его по-настоящему, только ограничить доступ воздуха. И на самом деле Рамси не злится, он играючи возится с Джоном, четко ощущая и отслеживая болезненные тычки и удары – и никак не отвечая на них.

Злится здесь только Джон, а Рамси упивается всем этим, даже когда тот чуть не ломает ему шею, задрав подбородок, и бьет в солнечное сплетение, по животу и ребрам. И это действительно больно, несмотря на кучу одежды и напряженный пресс, но Рамси только выгибается, рискуя шейными позвонками, и перехватывает ладонь Джона, с бережной силой выкручивая его запястье. И отпускает почти сразу, за секунду до того, как Джон хватает его за плечо и переворачивает, заехав коленом между бедер, придавив и так ноющие яйца. Рамси морщится, непроизвольно скривив рот, но послушно позволяет Джону прижать себя спиной к кровати и оседлать. И даже еще пару раз вмазать кулаком по лицу, кажется, все-таки разбив губы. Потому что кровь это все тоже греет – ту, что растекается во рту, и ту, что ускоряет своим током сердцебиение, собирается вокруг лопнувших сосудов и тяжело приливает к паху, – а боль – никогда не повод прекращать драку.

Джон не понимает Рамси. Тот больше раза в два и сильнее во столько же, но это у него из края толстого рта течет кровь, а его захваты почти детские, едва в четверть силы, и блестящие маленькие глаза ласковы и как будто пьяны. Удары Джона невольно слабеют, когда так. Его ярость выгорает, как нечистотные газы внутри сжигаемого упыря, и оставляет после себя сажную горечь в груди и глотке, снова не дающую дышать. Джон исступленно глядит на Рамси, крепко сжав ладони на его вороте, и никак не может поднять руку для удара.