Семья Джона еще не оправилась после смерти его дяди, когда Робб вызвался одним из добровольцев в сравнительных сессиях с новым экспериментальным подразделением проекта “Дредфорт”. Русе Болтон лично заверил его и остальных в том, что наблюдатели только запишут их физические, поведенческие и боевые характеристики в тестовых условиях. Робб погиб на первой же сессии. Ножевое ранение в сердце, несколько пулевых и оторванная голова. Им даже не прислали то, что осталось от тела. Только извещение о смерти, справку о захоронении и скупую сумму, означенную в страховке. Джон не был со своей теткой тогда – и не знает, хотел ли быть, – а через несколько дней ему позвонил Бран, такой неожиданно сухой и взрослый. А потом наступила Зима.
И сейчас он здесь, и он не знает, где его братья и сестры и вообще живы ли они. Но его дядя и тетка мертвы, его Робб мертв, его Игритт мертва, – рыжее на белом, рыжее на белом, окровавленный снег, а не свадебная фата, – половина тех, кого он знает, мертвы, и все, что он чувствует в темноте – это вцепившаяся в его губы острозубая слюнявая пасть Рамси Болтона. Сына Русе Болтона, из-за которого умер Робб. Рамси, чьих фото никогда не было на новостных порталах, Рамси, у которого не было страницы в соцсети, Рамси, которого Джон не помнит-не помнит-не помнит учившимся курсом старше. Джон ничего не знает об этом человеке, кроме того, что даже в институте его зовут мясником, кроме того, что он лучший поставщик Джейн Доу для армии Севера, кроме того, что у девицы, из-за имени которой Джон велел немедленно впустить Рамси и которую Мелисандра едва сумела раздеть для осмотра, не было носа, сосков и двух пальцев на ногах. Были только оставшиеся рваными следами зубов глубокие шрамы на груди и снятая полосами кожа на бедрах, животе и спине.
Джон думает, что эта девица могла бы быть Арьей. Джон боится того, что его это не пугает.
– Хах, а это ж так выходит, Джон Сноу, – вдруг горячим шепотом говорит Рамси, прекращая отвратительно лизаться и откидывая голову, – что тебе досталась половина моих поцелуев. Два из четырех, – его густые черные волосы, давно выбившиеся из-под капюшона, стелются сальными прядями вдоль щекастого лица.
– Два из четырех? – машинально спрашивает Джон. Его губы мокрые от слюны Рамси, а во рту неожиданно сухо.
– Ага, – Рамси кивает в темноте. – Первый был где-то за месяц до Зимы, что ли. И я наверняка еще отсосно это делаю.
– Если честно, – так же машинально, не задумываясь, кивает Джон.
Он понимает, что солгал, когда Рамси снова наклоняется к нему, сочно прикасаясь своим мягким ртом и тягуче посасывая нижнюю губу. Бросает, оставляет слюнявые поцелуи по щеке и по-хозяйски вгрызается в шею, оттянув спущенную на манер шарфа балаклаву. Он целуется не так, как Джон мог ожидать, – жестко, неумело и по-мужицки, но точно не отсосно.
“Почему мне даже в голову не пришло, что он еще может быть девственником?” – неожиданно думает Джон.
Он знает ответ на этот вопрос.
– И не девственник тоже, – Рамси глухо говорит ему куда-то в шею, – не девственник и не пидор. Просто это пиздец как сложно, Джон Сноу.
– Понял, – соглашается Джон. – Хочешь рассказать об этом?
– Нет, – отрезает Рамси, больно царапая зубами шелушащуюся кожу у Джона на шее.
Джон шумно выдыхает. Набирает воздух носом, обдумывая все. И запускает всю пятерню под капюшон Рамси, в его сальные волосы. Рамси останавливается, поднимает голову, по-зверьи глядя исподлобья, и Джона беспокоят странные чувства, но он тянет к себе, находит пересохшим ртом мокрые, толстые губы и целует в них, цепляясь обгрызенными ногтями за длинные, спутавшиеся пряди. Джон ничего не понимает, думает Рамси, инстинктивно отвечая на поцелуй, и очень странным ощущением проходится по шее осознание: он тоже пытается снять боль. Рамси не знает, с чего вдруг, и считает, что это глупо.