Счастливой тебе охоты (СИ)

Рамси подумал об этом еще тогда, на лестнице, так приглянулись ему эти отвратительные щиколотки в мутной воде. Он даже прибил бы к кресту еще одну планку поперек нижних, чтобы можно было стоять, ведь смотреться все будет так ладно, что невозможно будет снять Джона сразу. Но действительно, он же не монстр, чтобы заставлять Джона страдать, нет, он будет заботится о нем, будет всегда рядом, будет приносить большие бутыли и влажные полотенца, вытирать его между ног, поить прохладной минеральной водой, умывать и бережно разминать конечности, чтобы вернулась кровь. Рамси хорош в медицинском массаже, и, как ни прикует, не даст телу слишком застояться. А через несколько дней и вовсе снимет Джона, отнесет его в кровать, закрепит поперек натертых запястий и лодыжек эластичные, мягкие ремни-фиксаторы и пойдет проверить собачью кашу из отрубей. Может быть, повторит потом еще, но не на постоянной основе.

Но сперва… сперва он просто обязан будет привлечь внимание Джона, пощекотав большим пальцем от подмышки до локтя, вдоль натянутой мышцы. Приподняться на цыпочках и тяжело выдохнуть в дрогнувшее измученным презрением лицо, провести языком по открытым срезанным ртом зубам, задеть грубый шов – Рамси мог бы подшить очень аккуратно, но он определенно захочет придать этому лицу еще немного той грубости, которая заманчиво сочтется с разметавшимся пытками гневом в глубине глаз. Будь еще тогда у Джона верхняя губа, он бы точно непроизвольно задрал ее. Но нет, пусть это целомудренное презрение навсегда будет на его лице. Рамси нравится, даже если Джон никогда больше не поцелует его. Но Джон и так никогда не захочет его целовать, если Рамси изуродует его и подвесит на крест. И это правильно. Пусть лучше вцепится обнаженными зубами в его лицо, когда Рамси упрется рукой в его побледневшее от оттекшей крови плечо. Это будет сладко и с кровью. Пусть вцепится. Иначе Рамси вгрызется в лицо ему.

– Продолжения истории не будет, Рамси, – резко посреди этих неприятных мыслей говорит Джон, туша сигарету. – Если ты так смотришь на меня, потому что ждешь продолжения, а не хочешь заставить чувствовать меня некомфортно.

– А тебе некомфортно? – рассеяно спрашивает Рамси, отметая пустые мысли и сосредотачиваясь на словах Джона.

– Да. Если честно, – и даже в плечах Джона заметно скованное недовольство.

– Извини, – Рамси добродушно склабится. – Я не хотел тебя пугать.

– Я не напуган, Рамси, но если ты хочешь что-нибудь сказать, то я внимательно тебя слушаю.

– А если я просто пялюсь на тебя, Джон Сноу? – улыбка не сходит с губ Рамси. – Есть в тебе что-то, невозможно перестать смотреть.

– Да, мне говорили, – но Джон отвечает таким тоном, будто Рамси мельком сказал ему о пятне на рукаве. – И, наверное, я бы не стал развивать эту тему, не будь сегодня того инцидента… – и Рамси испытывает определенное удовольствие от того, с какой целомудренной и холодной неприязнью Джон выбирает слова. Это довольно знакомо. – Но я не могу игнорировать какие-то вещи, – он вздыхает. – В общем, ты довольно симпатичен мне как товарищ и попутчик, но, поверь мне, я далеко не лучший кандидат для твоей любви… или влюбленности. Сейчас и вообще.

Рамси прикрывает глаза, и на его жирных губах дрожит улыбка, едва-едва не переходящая в смех.

– Я не люблю тебя, Джон Сноу. И не влюблен в тебя, – он даже почти сохраняет серьезный тон, говоря это.

– Пусть так, – соглашается Джон, никак не реагируя на скользнувшие смешливые нотки в ответе Рамси. – Но согласись, что твое увлечение может перерасти во что-то подобное. И я хочу сказать тебе сразу, что не заинтересован в этом.

– Мое – не перерастет, – Рамси уверенно качает головой. – Будь спокоен.

– Мне знакомы такие слова, – Джон улыбается машинально и как-то снисходительно. Ему это не идет. – Но, как показывает мой опыт, за ними следует совсем не то, что обещано.

– И много у тебя опыта? – парирует Рамси. – Я сказал тебе, будь спокоен. Я абсолютно гарантированно не смогу полюбить ни тебя, никого. У меня с детства такая болезнь с головой, – он стучит согнутым пальцем по виску, – что я не могу чувствовать все эти вещи.

И все другие тоже, но об этом ты говорить не будешь.

Ты хочешь, чтобы Джон знал, что ты не можешь чувствовать. О том, что ты и не хотел бы, Джон знать не должен.

– Тогда… зачем это все? Я не понимаю, – Джон даже из приличия не проявляет сочувствия.

“Потому что так вышло, Джон Сноу, что я не могу ободрать твои ноги, не могу обрезать твои губы и оборвать твои веки. Мои руки связаны, Джон Сноу, мои, а не твои. И потому что если мы сейчас не будем играть, потом будет хуже. Русе повезло закончить с ножом под сердцем, отхаркивая кровь на мои колени, и ты хочешь, чтобы тебе повезло так же”.

– Потому что у тебя был охренительный стояк, когда я сунул язык тебе в рот, – спокойно, без эмоций говорит Рамси, глядя Джону в глаза.