Счастливой тебе охоты (СИ)

Смущение, обезоруживание прямолинейностью и половина ответственности на его плечи. Не надоедающая ловушка для хороших умных мальчиков, которые не могут послать на хер, если ты говоришь им правду. И Джон вправду, кажется, краснеет, смутившись или разозлившись – Рамси не видит этого в темноте, но чувствует.

– И что? Это был гребаный адреналин, причем здесь ты и твой… агрх, – Джон отвечает грубо. Джон продолжает диалог, не отрицая и не обвиняя. Рамси снова улыбается краем рта.

– Катализатор, – тяжелая, медвежья рука ползет в темноте невесомо, – тебе он был нужен, твой бла-бла-бла-адреналин сам сказал об этом, – и Рамси перекладывается с легкостью не видимой в темноте кошки. – Но твоя правда, это не обязан быть я… или мой язык, – за тихим смехом скрадывается шорох одежды, и Рамси моментально меняет тему. – Что скажешь о том, что они все мертвы, а, Джон Сноу? Русе, Игритт, твоя семья и все твои люди. Ты чувствуешь злость или страх по этому поводу? А то сейчас самое время.

– Я чувствую, что ты класть хотел на мои слова, и вот это начинает меня злить, – напряженно и холодно отвечает Джон. Хорошо.

– Они все мертвы. И я могу умереть завтра, Джон Сноу. И ты останешься совсем один. Или ты умрешь, и это хуже. Потому что я, конечно, хороший парень, но всем нужен ты, не я. А, значит, если где прижмет, мне и придется спасать твою задницу. На мою жизнь никаких гарантий, разумеется, нет, – неторопливо и спокойно говорит Рамси, как с осторожным зверем, принюхивающимся к протянутой руке, обнажившим желтые клыки. И неожиданно для Джона рывком нависает над ним, щекоча теплым дыханием щеку.

– Ты что, сам с собой разговариваешь? К чему это все? – раздраженно спрашивает Джон, резко упираясь ладонями ему в плечи. Его интонация чуть менее уверенная, чем он хочет показать.

– Потому что я знаю, каково быть совсем одному, – лжет Рамси. Почти лжет, потому что он действительно знает, но это никак не пересекается с тем, как понимает его Джон. – Когда я сжег Русе, то сказал себе: “О, парень, ты теперь совсем одинокий и самостоятельный, ура. Надо найти какой-нибудь колпачок и заказать торт в честь такого дела. Жаль только, что уже Зима, и всех кондитеров сожрали упыри”, – он испытывает приличное удовольствие и от своего злого тона, и от того, как слабеет хватка Джона на плечах. – Я знаю все это дерьмо, Джон Сноу. И я хочу, чтобы ты прекратил о нем думать. Они все уже мертвы. Прекрати винить себя за их смерти. За мою смерть, если я умру завтра. Если я умру, то хочу, чтобы ты дошел до своей рощи, не думая обо мне. Но смертники никуда не доходят. А у тебя тикает вот здесь, – кивает в сторону груди, – сколько бы ты ни сопротивлялся. Да и сколько в тебе этого сопротивления, а? Хватит вернуться героем, спасти мир, взять орден и жениться на своей сисястой ведьме?

Джон напряженно молчит, и Рамси разглядывает его лицо. А потом коротко и мягко смеется.

– Или ты думал, я буду таскаться за тобой, если мы вернемся в институт? Да нахер мне сдался такой красавчик, которого облепили все местные бабы? Не, спасибо. Я заканчиваю свою работу у вас, вкалываю вакцину и съебываю, такой план. Найду себе безопасное место и буду ждать конца Зимы. Но пока – я здесь, и я хорошо умею делать две вещи. Вторая – снимать боль…

Первая – причинять боль, вторая – лгать.

– …и именно этим я собираюсь заняться, если ты наконец перестанешь думать о всякой херне.

– Спасибо за попытку, но ты не снимешь мою боль, Рамси, – Джон отвечает уверенно и весьма прохладно. Он очень упрям.

– Ты даже не дал мне шанса, – но Рамси вкрадчив, тело максимально расслаблено, дыхание тихо. – И, Джон, – он наклоняется, горячо-горячо выдыхая по холодному лицу, – кто сказал, что речь только о тебе?

Поцелуи Рамси холодные, мокрые и колючие. И зубастые. Мелькает непроизвольное воспоминание о Призраке, подмявшем под себя, оскалившемся, капавшем слюной и лизавшем щеки. Но Призрак остался в институте, а здесь – только Рамси, дикий, с дыбящейся черной шерстью и горячей слюной на зубах. И он лижется неловко и неумело, сосет губы и язык Джона, обдирая зубами по холоду, тяжело наваливается, кое-как целуя глубже. Джона слабо ведет от шумящей в ушах крови, и дышать мешают резко заполнивший рот толстый язык, обжигающий дыханием, прижавший правую ноздрю покатый нос и немалый вес на груди. Да и прижимающийся к низу живота здоровый член прилично отвлекает от попыток сосредоточиться. И, пожалуй, пугает его. Но Джон боится не болезненного насилия или чего-то такого. Джона беспокоит само ощущение притупленного транса, расползшееся по его телу, обволокшее теплым липким потом и гулким сердцебиением. Джон чувствует себя так… расслабленно рядом с Рамси, и вот это пугает его. Потому что он только десяток минут назад говорил, что сын не в ответе за поступки отца, но Рамси остается сыном Русе.