Крест. Крест всегда успокаивал Рамси, и он слегка расслабляет невольно напрягшийся пресс, лениво принимаясь думать о Джоне на кресте. Его упрямое иконописное лицо выглядело бы смешно, когда он был бы распят. Хех. Рамси думает, как тщательно бы зафиксировал его руки и ноги, под запястьями и над щиколотками. У Джона неплохие щиколотки и икры тоже, не слишком мускулистые, больше сухие, с черной порослью волос и яркими венами, уходящими на ступни. Рамси приметил это одним днем, когда Джон скинул свои парусиновые туфли и высоко подвернул брюки, вместе с вольными ликвидируя небольшой потоп из-за прорванной от низкой температуры трубы на нижних этажах института.
Рамси тогда расположился на лестнице с Мелисандрой, завернувшейся в темно-красное вязаное пончо, и пакетом яблочных чипсов, выменянных у Хобба взамен на размытое обещание продвинуть какую-то его очередную безмозглую идею лично Джону. От жидких каш, подаваемых в институте почти круглосуточно, и прочей разваренной здоровой пищи к горлу у Рамси уже подступала рвота, и Хобб был его единственным спасителем, благо, тому надо было только в рот глядеть да сочувственно подцокивать около четверти часа в день. Мелисандра же взглядов Рамси на питание, очевидно, не разделяла и от предложенных великодушно чипсов отказалась, молча мотнув головой. Она продолжала задумчиво и нечитаемо глядеть на Джона, и Рамси проследил за этим, сделав мысленную отметку и хмыкнув.
– Пялишься, ведьма? – добродушно спросил он, шурша пакетом. Мелисандра наконец удостоила его косым взглядом.
– Не делай вид, что мы здесь заодно, Болтон, – сказала она без выражения, только со своим неизменным грудным придыханием.
– А че так? – Рамси был расположен к ней, и настроение у него было хорошим, как и всегда, когда работал кто-то другой.
– Я могу пялиться на него сколько угодно, потому что я женщина. Но вот ты не захочешь, чтобы о твоей причине смотреть узнал кто-то еще.
– Это какой-то голубой намек, да? – осклабился Рамси. – Типа я должен покраснеть и спрятаться обратно в шкаф от того, как ловко ты меня раскусила? Сейчас век прогресса, личностной свободы и сексуального просвещения, ведьма, я могу пялится на его жопу или на твою, всем плевать.
– Я знаю, что ты мясник, Болтон, – сказала Мелисандра, не изменив покойного выражения лица. – И знаю, кого ты убил. И хотя те девочки были разумной ценой за нашу безопасность, были и другие. Как та, что сейчас в моем отделении.
– Ну, во-первых, та еще жива, – оскалился Рамси. – Во-вторых, раз уж разговор о девочках, как будто я не знаю о той, что на твоей душе, – у него тоже были свои источники, в основном болтливый лаборант Атлас. Единственный его толковый источник, на самом деле, потому что даже с бывшим участником проекта “Дредфорт” здесь почти никто не хотел говорить. Зато Атлас с энтузиазмом поделился историей о том, как тогда в больничное отделение принесли сразу двоих. Джона с несколькими ножевыми ранениями в грудь после того бессмысленного бунта против его решения впустить вольных и малышку Ширен с множественными ожогами от зажигательной смеси, которую она помогала разливать по бутылкам. У нее был шанс выкарабкаться, он был мертв уже несколько минут. Мелисандра сделала свой выбор.
– Иногда мертвецы тоже ходят, дышат и едят, – Мелисандра проигнорировала его пассивную агрессию, но ее голос стал жестче, хотя и ни на тон выше. – Из-за тебя умер мой мужчина, Болтон. Не думай, что я не знаю и об этом. Он отправлялся в вашу лабораторию и не вернулся оттуда.
– Он заразился. Как и все там, – слукавил Рамси: почем ему было знать, остался ли там кто здоровый, ему было важно запереть все выходы нахер и свалить оттуда как можно скорее.
– Он был заражен еще при жизни. Но я же не убила его, – отмахнулась от него Мелисандра, не тратя больше времени на пустой разговор. Рамси хмыкнул еще раз и решил, что это хороший ответ. И что планы Мелисандры на Джона определенно идут дальше того, чтобы просто затащить симпатичного парнишку в постель. Рамси собрался не без интереса проследить за этим, с неприязнью чувствуя в себе что-то общее с этой злой, упрямой и порочной женщиной, но наблюдать ему теперь остается только за Джоном. Джоном, висящим на кресте и надежно скрытым от требовательного взгляда алых глаз.