Среднестатистический «лесовик» старше двадцати пяти лет, будучи здоров, мало чего ждет от жизни. Его экстравагантное ожидание братского отношения во время болезни понятно потому, что болезнь возвращает в детство, в период, где он еще не отказался от надежд. Он рассчитывает сохранить то, что у него есть – работу, семью, дом. Он рассчитывает наслаждаться удовольствиями: чашкой чая в постели, воскресными газетами, походами в паб по выходным, случайной поездкой в ближайший город или в Лондон, какой-нибудь игрой, шутками. У его жены похожие удовольствия. У обоих фантазии могут быть более изобретательными, особенно у жены, которая стареет быстрее. У них есть свое мнение и истории, которые они могут рассказать. Но они мало ждут от будущего: хотят большего, верят, что имеют на это право, но их воспитали довольствоваться минимумом. Говорят, такова жизнь.
Их минимум не является экономическим – он вообще не должен быть экономическим. Сейчас в этот минимум может входить, к примеру, автомобиль. Это прежде всего интеллектуальный, эмоциональный и духовный минимум. Лишенный понятий «обновление», «внезапная перемена», «страсть», «восторг», «трагедия», «понимание». Это сводит секс к мимолетному порыву, к поддержанию статус-кво, любовь сводит к доброте, а комфорт к фамильярности. Отвергается мышление, скрытые потребности, актуальность существования. Он заменяет выносливость опытом, а облегчение пользой.
Это делает «лесовиков», как замечает Сассолл, жесткими, безропотными, скромными, стоическими. Он искренне и глубоко их уважает. Но ожидания «лесовиков» от жизни диаметрально противоположны.
Подчеркну, что мы говорим об обобщенных ожиданиях, а не о личных. Этот вопрос скорее философский, чем практический. Такова жизнь, говорят «лесовики». Человеку может повезти, но мир устроен так, что это исключение.
В отличие от «лесовиков», Сассолл ждет от жизни максимума. Его цель – Универсальный человек. Он бы согласился с изречением Гёте о том, что
Его тяга к знаниям ненасытна. Он считает, что пределы у знания временные. Выносливость для него не более чем рефлексивное переживание. Возможно, иногда он готов довольствоваться малым – практикой в захолустье, тихой домашней жизнью, игрой в гольф. Иногда он восстает даже против этого: четыре года назад его приняли в качестве врача и оператора в антарктическую экспедицию. Однако внутри своей внешне ограниченной жизни он постоянно размышляет, расширяя и корректируя границы возможного. Отчасти это результат изучения теории медицины, естественных наук и истории, отчасти результат собственных клинических наблюдений (он, например, заметил, что седативное средство резерпин также помогает при обморожениях и полезно при лечении гангрены). Это результат кумулятивного эффекта «размножения» себя в работе с пациентами.
Теперь мы можем сформулировать тот горький парадокс, который провоцирует беспокойство, испытываемое Сассоллом из-за различий между ним и его пациентами, и который порой трансформирует беспокойство в чувство собственной неполноценности.
Он никогда не забывает о различиях. Он должен спросить: заслуживают ли они той жизни, которую ведут, или они достойны лучшего? Он должен ответить – не обращая внимания на их ответ, – что они заслуживают лучшего. В отдельных случаях он должен сделать всё, что в его силах, чтобы помочь им жить более полноценно. Он вынужден признать, что то, что он может сделать, если принимать во внимание общество в целом, абсурдно неадекватно. Он вынужден признать, что действия выходят за рамки полномочий врача и за пределы его возможностей. А затем признать тот факт, что его устраивает эта ситуация: в какой-то степени он ее выбрал. Именно благодаря отсталости общества он может работать так, как считает нужным.
Эта отсталость позволяет ему следить за медицинскими случаями на всех стадиях, наделяет его властью, создает условия для достижения «братских» отношений с пациентами, позволяет на своих условиях создавать профессиональный образ. Можно сказать и более грубо – Сассолл стремится к универсальности, потому что пациенты находятся в неблагоприятных условиях.
Время от времени Сассолл впадает в глубокую депрессию. Она может длиться несколько месяцев. Он не знает причину ее возникновения. Она может быть органического происхождения, может быть частью повторяющегося, скрытого невротического паттерна, сформировавшегося в детстве.