Сдохни, но живи…

— Ты бы лучше потом приехал, через несколько лет. Глядишь, все это закончится, — поднял рюмку сливовицы Жарко, студент и будущий врач, когда мы определились, где присесть за столик, неподалеку от площади Республики, центровки Загреба.

— Я живу в своём времени, а не выгадываю его, поудобнее.

Вокруг было тихо и по-провинциальному спокойно, но чувство опасности и готовность к взрыву буквально висели в воздухе. Вместе с верноподданническими, скорее трусливо, чем гордо, натыканными на каждом доме шахматными хорватскими флагами.

Многочисленные полицейские настороженными взглядами на улицах и даже из подворотен старинных чистеньких домов прочесывали всех подряд. Казалось, что они не смотрят за порядком, а контролируют город, словно переодетые в иную форму военные патрули нерегулярной армии. Так оно и было.

Загреб находился по сути на неофициальном военном положении. Многие правительства Европы уже предупредили своих граждан воздержаться от поездок в Югославию и праздношатающиеся иностранные туристы на веревочках сладкоголосых гидов, даже в центре города, не мельтешили, как попало. Чтобы взбираться на камни, метить чужие памятники и резать мясо под красное вино в той же Европе были места и поспокойней.

Жизнь прекрасна. До безобразия.

Но лучше этого не знать.

А здесь готовилась бойня.

Половина военных уже носила новую серого цвета форму с нашивками «полиция». Другая половина донашивала обмундирование югославской милиции с шевроном на рукаве.

Охранявший американское посольство молодой хорват с автоматом на плече, показал мне перебитую, в шрамах, руку и пожаловался, что недавно, возвращаясь вечером с дежурства, он оказался в кольце молодых патриотов.

— Они избили меня, потому что я носил старую милицейскую форму. Решили, что и вправду милиционер и, значит, еще вчера защищал коммунистов. Так и кричали. А я даже слова не успел сказать.

На самом же деле он уже был наемный военнослужащий неофициальной хорватской армии. А точнее — национальный гвардеец. Правительство стало создавать новое воинство под видом расширения полиции и за счет молодых рабочих, ставших безработными.

Так, сначала забрав все, людям дают и заработок, и надежду.

Но, прежде всего — автомат.

Их привлекали в полувоенные формирования, селили в общежитии, в комнате на двоих, платили по пятьсот немецких марок в месяц и представляли как полицейские подразделения, не давая, таким образом, повода для югославской армии вмешаться. В свою очередь, небольшие безоружные группы солдат еще, до завтра, югославской армии встречались и в Загребе. Но только у вокзала.

— К сумеркам никого из нас в городе не будет — пояснил присевший на скамейку военный. — Опасно, могут избить. В подразделении уже нет хорватов, одни сербы. Еще немного и, похоже, нас здесь скоро вообще не останется…

Прошел год, как к власти, на волне свободы, антикоммунизма и местечкового патриотизма, помноженных на миллионы эмигрантских долларов, вполне демократическим путем пришел бывший югославский генерал Франьо Туджман. В юности он был ярым сталинистом, затем ортодоксальным коммунистом, но ближе к своим пятидесяти годам перековался в крайнего националиста.

Ненавидеть всегда легче, чем любить. Поэтому верующих больше, чем людей. Но меньше, чем радетелей за веру.

Они лобызают себя «господами», а злобы все равно как у «товарищей».

На место чужих чиновников из Белграда пересели свои, для кого-то, хорватские. Сын нового президента немедленно открыл бизнес и получил государственный подряд на производство официальных флагов и гербов. Их обязали приобрести всем предприятиям и учреждениям.

Остальные пропатриотились на всякий случай, чтобы не обвинили в интернационализме. И тоже прикупили соответственную власти атрибутику.

Мода на всеобщее братство прошла — наступали времена единства и сомкнутых, как зубы, рядов.

Все стали патриотами или по меньшей мере заткнулись. А сын президента, по большому счету, в одночасье разбогател.

Так власть имущие обеспечивают будущее своих детей и одновременно учат бескорыстно любить отчизну.

Если государству нужна твоя жизнь или деньги, оно тут же называет себя Родиной.

Поэтому, нечего лицемерить.

Власть — имущим!

А вся власть — Советам безопасности!

Остальное рвите друг у друга сами.

Это и называется демократией.

В киосках еще можно было купить некогда центральную газету «Политика», но югославское телевидение из Белграда уже не транслировалось.

Зато коробейники на площади Республики вовсю продавали портреты поглавника-фюрера фашистского государства Анте Павелича, чьи черные, как униформа, усташи в свое время, создали, благодаря Гитлеру, независимое государство.

Они ввели единое католическое вероисповедание, объявили войну Советскому Союзу, направили на Восточный фронт своих солдат и повелели за каждого погибшего усташа казнить десять заложников. И еще, очищая независимое государство, усташи построили 24 концлагеря, вырезав во имя веры и свободы сотни тысяч сербов и практически всех сорок тысяч здешних евреев.