Себастьян Маас. Эдгар Юлиус Юнг и метафизические основы Консервативной революции

По сравнению с европейской заграницей, причем здесь особенно следует отметить Германию и Италию, степень знакомства с феноменом Сореля в самой Франции была исчезающе малой. Это, вероятно, связано также с тем, что мышление Сореля постоянно менялось, и потому его трудно было причислить к какой-то определенной мировоззренческой категории. Фройнд по этому поводу констатировал, что Сорель «по очереди был консерватором, социалистом, ревизионистом, синдикалистом, националистом и большевиком». Как, однако, можно объяснить, что этот француз смог добиться такой силы воздействия в рамках Консервативной революции, и Мёллер называл его в одном ряду с такими «зуйками» как Фридрих Ницше, Федор Достоевский и Макс Вебер? (Птица зуёк по народному поверью своим пением предвещает дождь. Мёллер использовал это слово для обозначения «великих предупреждающих» среди мыслителей девятнадцатого и двадцатого века, критиковавших путь модерну и либеральной модели.)

Мышление Сореля при всем мировоззренческом экспериментировании содержало также всегда недоброжелательное отношение к либеральной буржуазии, декадансу и политическому классу. Его особенное опасение в отношении духа Просвещения исходило из того, что он умел торпедировать его ядро слева и справа. Его враждебность к либерализму – это основная исходная точка Консервативной революции в Веймарской республике. Непрерывный поиск новых перспектив и недовольство формами выражения политического мышления его времени сделали Сореля провозвестником нового взгляда на мир, который нужно искать по ту сторону схемы «правые – левые». Отказ Сореля принять монокаузальный способ объяснения мира, сблизил его с номинализмом, который Мёллер особо подчеркнул как один из главных признаков младоконсервативного мышления. Вероятно, ярко выраженный атеизм Сореля удерживал Юнга от того, чтобы прямо ссылаться на французского философа.

Сорель правильно понял, что мифы могут развивать всю свою силу воздействия именно в религиозной области:

«Первые христиане ожидали на конец первого поколения возвращения Христа и полной гибели языческого мира, а также одновременного создания Царства святых. Катастрофа не произошла; но христианское мышление получило из апокалипсического мифа такую прибыль, что некоторые ученые современности хотели бы представить вещи таким образом, как будто бы вся проповедь Иисуса распространялась только на эту тему».

Мифический, непознаваемый научным путем момент религии – это действительно тот решающий пункт, который может вызвать как истинную веру, так и религиозный фанатизм. Достижение Сореля состояло в том, что он перенес мобилизующие силы религиозного мифа на социальные области. На примере всеобщей забастовки автор так разъяснял это перемещение:

«Не имеет большого значения, представляет ли всеобщая забастовка частичную действительность, или она лишь плод народной фантазии. Весь вопрос скорее состоит только в том, содержит ли эта всеобщая забастовка правильным образом в себе все то, чего ожидает социалистическое учение от революционного пролетариата».

Здесь Сорель раскрыл свою направленную против Просвещения сторону, так как он связал конкретные социальные постановки задач с иррациональными элементами. И все дело тут не в степени соответствия истине, а лишь в политической функциональности. Сорель, однако, открыто признавал это положение дел, что не было принято в Консервативной революции в такой форме. Это логично в этом отношении, так как открытое разоблачение мифа должно было бы лишить этот миф его чар. От случая к случаю степень применения истинной веры или целенаправленной функционализации различалась, но как раз в случае такого относительно ориентированного на реальную политику деятеля как Юнг нужно исходить из того, что он понимал, по меньшей мере, манипулирующую силу учения о мифе.