Седьмая центурия. Часть первая (СИ)

И тут экскурсанты вновь обернулись на голос.

- ВСЕ СИЛЫ АДА, ПО ОБЕТОВАНИЮ ГОСПОДНЮ, НЕ МОГЛИ ОДОЛЕТЬ ЦЕРКВИ СВЯТОЙ...

Голос принадлежал всё тому же бородатому оборванцу-страннику, который продолжил:

- ...и в наши дни, Божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой... Церковь не считает его своим членом и не может считать, ДОКОЛЕ ОН НЕ РАСКА-А-АЕТСЯ... Так обосновал Священный Синод отлучение Толстого. Членами Синода были митрополиты Антоний, Феогност, архиепископ Иероним, епископ Маркел и прочие. А в ночь после публикации Определения Синода, под самый рассвет, было митрополиту Антонию видение. Спаситель явился ему с нечесаными власами, босыми ногами в пыли, в рубище, в котором предстал впервые пред Пилатом, и рек: "Кого отлучаете, подписанты убогие? Он Четырнадцатый мой апостол и Пятый евангелист мой, и ближе мне, чем ваша вместе взятая шайка толстопузых чинуш от "Самой Правильной Церкви". А Антоний-то, возьми, да возрази Спасителю: "Кому Церковь не мать, - говорит, - тому, - говорит, - и Бог не Отец!"

- Юродивый! - зашептали в толпе. - Юродивый Христа ради...

Странник тряхнул космами и уронил голову на грудь.

- А Спаситель?! - спросил кто-то из экскурсантов или паломников. - ЧТО?!

Странник махнул рукой от себя, будто отгоняя нечисть, и сказал:

- Спаситель, молча, отошёл, ибо Самая Правильная Церковь всегда была слугою и рабыней светской власти, опорою кнута и угодницей деспотизма.

- А что ж ты сюда пришёл, коли Церковь тебе не гожа?! - язвительно прошамкала какая-то старуха.

- И Христос в храмы входил, - ответил юродивый, - ибо они - дом Отца и приют детей Его, а не дом невежд и догматиков.

- Это Виссарион, - зашептал кто-то из подошедших богомольцев. - Снова выпустили его, что ли?

- Говорят, он прозорливый, - шепнул ещё кто-то.

- Прозорливый, - отозвалось со всех сторон приглушённым эхом: - Прозорливый...

Одна благообразная мирянка - худощавая, светлоликая тётушка в белом платочке оказалась смелее других и обратилась к юродивому:

- Говорят, батюшка, ты прозорливый...

- Озорливый, милая, я. Озорливый...

- А скажи на милость, батюшка, что с нами будет?

Тот отстранил голову, будто рассматривая благообразную и, улыбаясь только глазами, пошутил:

- Можеть, мы поженимси, а можеть, повенчаемси... Мужа-то у тя давно нет.

Благообразная замотала головой:

- Я, батюшка, не про нас с тобой, а про всех. Что будет?

Юродивый тряхнул лохматой головой, закатил глаза, бельмами напугав стоявших вблизи, и изрёк:

- Когда Меченый придёт - будет Слово. И два слова, и миллион два слова. Когда Меченый уйдёт - треть царства пропадёт, ещё четверть отпадёт, да ещё осьмушка отвалится.

Богомолки вокруг, испуганно крестясь, забормотали:

- Свят! Свят!..

Юродивый вкатил глаза на место и, в свою очередь, спросил Благообразную:

- Звать тя, как, дщерь Божия?

- Валя.

Виссарион вновь встряхнул головой, повторил страшный трюк с закатыванием глаз, и выдал:

- В дому чадо недужное, а сама в дальних землях обретаесьси...

Теперь глаза Вали выкатились, она скрыла рот ладонями и выдохнула:

- Верно, батюшка! Давеча только вот из Иерусалима вернулась.

- Стало быть, - поднял брови Виссарион, - теперь ты - Валя Иерусалимская. И зачем, Валя, град святой посещала?

Богомолка открыла рот, но все пришедшие ей на язык "поклониться", "прикоснуться", "окунуться", "помолиться", "умилиться", вплоть до "покаяться" - столкнулись и застряли, как машины при аварии в туннеле. Валя застыла с открытым ртом.

Виссарион спросил:

- Заповедано ли Святым Евангелием паломничество во Святую землю?

Валя не знала и пожала плечами. Он сам ответил:

- НЕТ. Не сопряжены ли паломничества с мирскими искушениями и соблазнами во множестве?

Валя молчала, и он сказал:

- ДА. А где Господь войдёт в сердце скорее - в Иерусалиме, или где бескорыстно сотворяешь добро? Не в любом ли храме причастишься ты Тела Христова и Крови Христовой? Что ближе духу Божию - затворничество или праздно-любопытные вояжи? Не питаешь ли гордыню, фотографируясь у святыни, покупая магнитики? Не милее ли Христу видеть, как имение своё раздаёшь не отельерам, а нуждающимся? Святитель Григорий Нисский в четвёртом веке ещё заметил, что святость Иерусалима не отражается на тех, кто его посещает, ибо не умаляет в душах христиан ненависти и вражды. Сердце может жить своекорыстием и гордыней, а может - братскою любовию и добротой, и всё, что нужно к познанию Бога, в душе каждого уже есть...

Подошёл милиционер и толкнул юродивого костяшками кулака в плечо:

- Тебя снова выпустили, тунеядец?!

Странник жутко скрежетнул зубами, сильнее прежнего тряхнул головой, и тотчас в его лице произошла перемена, которую заметили все - его глаза наполнились молниями, и он продолжил говорить, только громче, сквозь пережатые судорогой челюсти: