Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости: как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху

Чувство, что роль людей была сведена к винтикам – унифицированным, находящимся каждый на своем месте, движущимся по расписанию, а не сами по себе, – нервировало жителей этого первого механического века. Города стали самыми первыми «упакованными сетями», индустриальные города усугубили это состояние еще больше. Это им либо удавалось, либо не удавалось в той степени, в которой они и их граждане соответствовали скоростям машин. Когда австрийский романист Роберт Музиль начал писать «Человека без качеств», классическую историю его эпохи, начавшуюся с происшествия гибели венского гражданина под грузовиком доставки, превысившим скорость, он хотел обратить внимание не только на то, как скорость города и сама городская жизнь (и городская смерть) стали неотделимы друг от друга, но и подчеркнуть несоответствие между слабыми тормозами эпохи и ее ускорением. Книга Музиля – как симфонии Малера, написанные в то же время, – оживает с этим полусонным, предшествующим моменту аварии ощущением, которое вам, возможно, знакомо: вы нажимаете на тормоза, автомобиль не останавливается.

«Города, как и люди, могут быть узнаны по походке, – писал Музиль, с чем согласился бы любой современный житель Нью-Йорка или Парижа. – Человек, возвращаясь после многих лет отсутствия, мог бы узнать с закрытыми глазами, что он вернулся именно в Вену, в эту древнюю столицу и имперский город».

Узнать город по его темпу. Музиль соприкасался с принципиально важным: скорость события влияет на то, как мы его воспринимаем. Разница между тем, что вы замечаете, поднимаясь на холм пешком, – гудение жуков, крошечные камни, изменения в цвете и его переходах, или следуете на машине на этот же холм, является настолько явной, что делает объекты вашего наблюдения практически различными по ощущениям. Исследование Google обнаружило, что, когда время поиска сокращалось от одной секунды до одной десятой доли секунды, поведение пользователей менялось. Люди искали больше и глубже. Скорость изменила то, как думают люди, – вот результат. Вскоре, когда мы столкнемся с миром оптико-волоконных скоростей, когда агрессия, разоблачения и катастрофы будут происходить со скоростью Wi-Fi или сигнала сотового телефона, наше восприятие времени станет размытым. Вы должны задаться вопросом, что Георг Зиммель сделал бы со смартфоном.

Жизнь в наше время глобальных коммуникаций мгновенна, и мы преимущественно всегда находимся в онлайн-состоянии. Это разрушает старое, более сдержанное чувство темпа. Компьютеры когда-то включались в девять и отключались от работы в пять – так же, как и их пользователи. Но цифровая активность в настоящее время является непрерывной. Сети находятся в рабочем состоянии все время. Это их свойство. Наши машины – тракторы, поезда и автомобили – раньше как эхо копировали наш темп жизни. Теперь мы являемся их эхом. Мы хотим, чтобы они были быстрыми, мгновенными.

Было, безусловно, верно, что Стюарт Брэнд подчеркивал в своем манифесте, что Часы Продолжительного Настоящего были задуманы как напоминание, как своего рода постоянный символ того, что мы все лишь мгновение в бесконечном континууме. И мы действительно способны думать в слишком коротком измерении. Но часы – как я начал подозревать, размышляя о них, – имели и другое предназначение. Десять тысяч лет отмеренного для них времени было попыткой утолить зуд, беспокоивший этих пионеров киберпространства. Это могло даже быть и ощущением вины. В конце концов, было нечто, что они разрушили в мировых скоростных коммуникациях – может быть, случайно, но, так или иначе, это стало необратимым. Если крупнейшие промышленные титаны в течение нескольких сотен лет преодолели расстояния, опутав мир торговыми сетями, то люди, мужчины и женщины, вооружившись Часами, разрушали представление о том, что для всей человеческой истории было, казалось, единственно надежной, безопасной и унылой константой нашего состояния: время. На протяжении большей части истории расстояние и время рассматривались нами как факты, как силы, которые невозможно одолеть, или скорректировать, или противостоять им. Время, безусловно, было квинтэссенцией, трагически не подлежащим обсуждению условием жизни. Сторонники Часов проявляли себя во всем: в повседневной работе, в деле постижения, корректировки, борьбы и даже разрушения времени. Они создавали что-то, на что, может, когда-то потребовались бы годы, сегодня могло случиться в мгновение.

Проект Продолжительного Настоящего был подобен одному из тех тщательно изолированных арктических морозильных камер, в которые были помещены и заморожены образцы эфирных зерен, ДНК волос Бетховена и мозга Эйнштейна на тот возможный день, когда, не дай бог, наши основные ресурсы или значимая часть человечества будут уничтожены случайно или в результате катастрофы.