Седьмой принцип

Завершив прощальный круг по комнате, Нина Филипповна остановилась возле кровати, хранительницы ее снов и воспоминаний об утехах любовных. Ведь было же, все было. И тело было молодо и ненасытно, и требовало своего свершения, и Алешенька был в расцвете силы, и не было глубины, до которой они не могли дотянуться, и не было высоты, которой не могли достичь. Эх, где же та страна, в которой живут видения?..

Нина Филипповна вздохнула. Ей было грустно, она прощалась с тенями, а свою забирала с собой.

У изголовья, над легконогим с виду столиком, тем не менее дубовым и потому тяжелым и устойчивым, уставленным темными склянками с разнообразными снадобьями, на стене, зацепленное за гвоздь, шатром висело вышитое собственноручно полотенце. По белому полю красным шелком орнамент растительный, райские, должно быть, кущи, среди которых разгуливают животные, невиданные и обычные, земные, и в центре всего, что и понятно, сова с круглыми глазами.

Нина Филипповна потянула за край полотнища, и оно легким лепестком соскользнуло ей на руки. Безотчетно аккуратная, она взмахнула им, расправляя по воздуху, и накрыла столик со всем, что на нем было. Ровнехонько вышло и симметрично, сова – по центру.

На стене, скрытые ранее полотенцем, остались висеть два зеркала в обожженных временем одинаковых рамах из тяжелого дерева, темного, местами растрескавшегося, с едва читаемым замысловато плетенным резным узором по кругу. Оба зеркала размером не больше портрета Алексея Фомича на противоположной стене, при этом рамы их были соединены между собой петлями на манер складня.

Странные эти были зеркала. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что происхождение их необычное, суть волшебная, а предназначение вовсе не красу хозяйки воспевать, хотя и этим искусством обладали зеркала вполне. При этом то, что справа, и то, что слева, были разными совершенно, сразу, с первого взгляда давали ощущение своей разнонаправленности, как жар и холод, верх и низ, да и нет. Инь и ян вот еще.

Левое представлялось темным, словно изготовленным из пластины полированного серебра, покрытой полупрозрачной вуалью, и смотреть в него было все равно что заглядывать в глубокий омут. Правое же, напротив, светилось поверхностью из белого почти золота, под которой струилось-переливалось словно бы неугасимое и вечно живое пламя.

Темное именовалось Медленным зеркалом, и из глубин его сумеречных, словно рыбы и гады морские, поднимались картины былого. Посвященный в тайну его магии мог узнать все о прошедшем совсем недавно или очень давно. Длина вереницы лет тут не имела ровным счетом никакого значения, надо было только уметь завязать с зеркалом разговор и вызвать у него соответствующие воспоминания. Это зеркало знало все, что было.

Правое же величалось зеркалом Быстрым, в мерцании его то холодного, то горячего огня угадывались призрачные очертания будущих событий, их канва. Приобщенный этой светлой магии мог легко узнавать, как могут развиваться события дальше, что ждет его или кого другого в будущем, близком или отдаленном. Светлое зеркало предвидело все, что будет.

Но увиденное в зеркалах следовало еще верно разгадать и интерпретировать. С этим у Совы было все в порядке. Нина Филипповна сохранила дар. Правда, иногда то с одним, то с другим зерцалом случались затмения, необъяснимые. Вдруг налетала хмарь и укрывала образы непроницаемой завесой, а через какое-то время точно так же уносилась прочь. Здесь можно было только ждать.

Зеркала достались Алие в наследство, от норн. Когда Нарада вернулся в свой дом с малышкой Алией на руках, тогда еще не Совой, а совенком, зеркала прибыли с ними. Они-то, кстати, и послужили чересчур любознательным гражданам главным доказательством того, что матерью Совы была одна из норн. Тайна, тайна! Нарада молчал о том. Что до Совы, она склонна была считать всех норн родными, тем более что так оно и было, и каждая из сестер в свое время наведывала девочку, каждая учила ее своему искусству. Урди – видеть прошлое, что значило на самом деле распознавать судьбу, которая произрастает из того, что было. Верданди помогала в определении настоящего, на трудах каждодневности происходит становление характера и новой судьбы. Вотчиной Скульды было будущее, она учила девочку распознавать его приметы, предвидеть, предугадывать. Знать будущее – значит понимать свой долг.

Алия впитывала науку норн как губка, и вполне в ней преуспела. Но никогда она не просила Медленное зеркало раскрыть тайну своего рождения. И не потому, что ей поставили такое условие, запрет был внутренний, ее личный, она сама так чувствовала, так знала – не стоит.

Норны были признательны ей за деликатность и благоволили к ней.

Про самих норн шептались, что родители их богиня ночи Нюкта и Эреб, мрак бездны… Стало быть, они – сестры самого Эфира, причины движения, духа, наполняющего души качествами и свойствами… Стало быть, Эфир – для Совы был дядя… Не слабое родство, не из последних.