Сефира и другие предательства

– Хорошо. Молодой человек открыто смотрит на своего пассажира, но тот слишком занят, чтобы заметить это либо придать значение. По одежде пассажира можно было судить, что он в трауре, и это, возможно, объясняет его рассеянность. На коленях у пассажира лежит дюжина платьев – хорошо сшитых, насколько мог судить гондольер, хотя и немного поношенных. Дело происходит ранним утром. Небо уже светлое, но солнце еще не показалось. Пассажир на итальянском языке с сильным акцентом просит вывезти его из города в лагуну. К самому глубокому месту лагуны, уточнил он – даже настаивал на этом. Гондольер не уверен, где она, самая глубокая точка лагуны. Он дожидается, когда они удалятся на достаточное расстояние от города, замедляет ход гондолы и объявляет пассажиру, что они на месте. Пассажир не ставит под сомнение его слова. Напротив, он пересаживается ближе к правому борту, поднимает верхнее в стопке платье и опускает его в темную воду. То же самое он проделывает со вторым, а затем и следующим платьями, опуская каждое с такой нежностью, что напоминает гондольеру жениха, приносящего свою невесту на брачное ложе. Однако когда на коленях у мужчины осталось лишь малое количество платьев, происходит нечто, заставившее его отпрянуть от борта. Платья, которые он погрузил в воду первыми, вернулись на поверхность, поднятые воздухом, остававшимся в их складках. Встав на колени, пассажир так резко наклоняется к борту, что гондольеру приходится переместиться к другому, дабы судно не опрокинулось на водах лагуны. Не сняв пиджака, окуная обе руки в воду по локоть, пассажир давит на всплывшие платья. Но проку в том никакого: при погружении платья с одной стороны остальная его часть всплывает еще выше. Мужчина отчаянно толкает платья вглубь, силясь утопить их. Он промок до нитки, но как будто не замечает. Гондольер думает, что ему следует поговорить с пассажиром, но не находит нужных слов. Наконец мужчина в изнеможении приваливается к борту гондолы, обессиленный, промокший, лицо его – маска скорби. На этом сцена и закончилась: пассажир скрючился от горя, гондола в окружении плавающих на поверхности платьев, каждое из которых покачивается, будто чуть шевелится, на зеленой воде, гондольер обводит взором всю картину и обдумывает новое стихотворение, в котором можно попытаться рассказать о произошедшем.

– И мужчина, – проговорил Кэл, – тот пассажир…

– Да, – ответил Коулман.

– А платья…

– Принадлежали женщине по имени Филиппа Ирвинг Вентнер. Она была писательницей, американкой – на самом деле она родилась в Финишии, в Катскиллах [49]. Мы познакомились в Женеве. Она совершала турне по континенту вместе со своей младшей сестрой Грейс. Предполагалось, что она займется обучением Грейс тонкостям европейской цивилизации, замечу, правда, ее знания в этой области нельзя назвать полными. Однако это ее не останавливало: если в чем-то она и достигла совершенства, так это в движении вперед вне зависимости от обстоятельств. Справедливости ради следует отметить: в результате она написала роман «Плач натуралиста», имевший весьма большой успех. Буду с вами до конца откровенным: продажи ни одной из моих книг даже близко не шли в сравнении с ее книгой. Полученная прибыль позволила профинансировать ее поездку с Грейс, которая, в свою очередь, привела к появлению еще одного романа, «Секрет Джоанны», позволившему ей остаться за границей после возвращения сестры домой. Ни один портрет не способен передать достоинств этой женщины. Их немало. Она с радостью принимала любого художника, который изъявлял желание ее нарисовать, и любила фотографироваться. Взгляните на лучшие портреты, выполненные на любом из носителей, и вы обратите внимание на ее высокие скулы, заостренный нос, каштановые волосы. Не заметите однако той настороженности, той внимательности, бывшие привычным выражением ее лица. Вы не увидите той живости ума, которая оживляла ее губы, наклона головы вперед, когда она была увлечена разговором. Она обладала острым чувством юмора, хотя на большинство юмористических историй и высказываний отвечала тем, что прятала смех за ладонями.

– Вы были… были ли вы…

– Я встречался с ней несколько раз в течение последующих шести лет, – сказал Коулман. – Чаще всего в Венеции, уже после того как поселился там. Она пробовала жить в Лондоне, затем в Берлине, прежде чем наконец приняла мое предложение в том, что Венеция может оказаться для нее более благоприятной. Так и оказалось – на некоторое время. Мы часто виделись, и в кругах, в которых каждый из нас вращался, вскоре привыкли к тому, что мы посещаем их мероприятия вместе. У нас был свой распорядок дня, наши ритуалы, наши прогулки к собору Святого Марка, наши обеды в кафе «Флориан», наши походы в оперу. Она была самым приятным человеком, которого я когда-либо знал; время в ее обществе бежало быстрее, и казалось, что наши совместные экскурсии заканчивались слишком рано.