Сефира и другие предательства

– Когда она предложила снять для нас комнаты во дворце, эта идея показалась мне вдохновляющей, – заметив по выражению лица Кэла, насколько тот шокирован, Коулман поспешил продолжить: – Дворец тот принадлежал Констанции Асперн, весьма пожилой женщине, которая в юности, говорят, была одной из любовниц лорда Байрона. Состояние, обеспечивавшее ей десятилетия жизни в Венеции, иссякало вследствие неудачных инвестиций, и она полагала, что, принимая жильцов, могла бы по крайней мере оттянуть его потерю. Нам она предложила несколько комнат на верхнем этаже и на первом, однако на самом деле, какой бы этаж замка вы ни выбрали, к вашему распоряжению предоставлялся полный простор, поскольку мисс Асперн не часто и не далеко отходила от своих комнат на среднем этаже. Дворец в целом знавал лучшие времена, но в нем чувствовалось этакое обветшалое великолепие, не говоря уже о том, что арендную плату нам предложили смехотворно низкую. Я занял верхний этаж, Филиппа – первый, в общем, мы устроились, как нам показалось, вполне удачно. Так прошла одна зима и часть сменившей ее весны. По утрам я и Филиппа проводили время за работой, а затем присоединялись к мисс Асперн за обедом, после чего отправлялись в Венецию. Так мы могли бы продолжать, осмелюсь предположить, и по сей день.

– Что-то произошло? – спросил Кэл.

– Наши дружеские отношения изменились, – помедлив мгновение, ответил Коулман. – Они… скажем так, сделались более глубокими. Я был… Филиппа была младше меня на добрый десяток лет. Дети были… Я… Когда-то давно я решил, что для того, чтобы достичь совершенства в том искусстве, к которому я стремился, мне придется придерживаться определенного образа жизни. До этого момента я оставался верен своему первоначальному плану. Полагаю, решимость моя принесла свои плоды, пусть даже и в книгах, которые больше хвалили, чем читали. В минуты уединения на протяжении многих лет я задавался вопросом, был ли выбранный мной курс лучшим, но никогда еще мне не представлялась столь ясная альтернатива. Ранней весной в течение недели я… мы… Конец этого времени застал меня в поезде, идущем в Париж. Я не был… Мне позвонил один редактор и предложил написать для журнала статью о французской столице спустя десять лет после снятия военного положения. Я решил, что десять дней, в которые уложится поездка, позволят мне оценить тот путь, на который свернула моя жизнь. Я опасался… Я знал, как мой отъезд воспримет Филиппа, и изо всех сил постарался уверить ее в том, что я от нее не бегу. Она осталась недовольна, но не сказать, чтобы до крайности обеспокоена. Я обещал, что еду ненадолго и мы обязательно поговорим, когда я вернусь… Тогда я видел ее в последний раз. В ту ночь, когда я ушел, перила, на которые она опиралась, стоя у окна, надломились, и она упала во двор с высоты в тридцать футов. Она не умерла мгновенно, еще три дня жила в больнице. Никто не знал, как связаться со мной. Филиппа скончалась, не приходя в сознание, рядом с ней была только мисс Асперн. К тому времени, как я вернулся, на день позже запланированного, ее уже несколько дней как похоронили.

– И вы решили…

– Разве это важно? – обронил Коулман.

Кэл не ответил.

– Вскоре после этого я покинул Венецию, – продолжил Коулман. – Мисс Асперн не возражала против того, чтобы мои комнаты остались за мной; полагаю, у нее было какое-то представление о сопряженности между нами. У меня же не было ни желания, ни сил фигурировать в ее драматической ситуации. Я виделся с Грейс – младшей сестрой Филиппы, которая сейчас замужем и имеет четверых детей. Мы встретились с ней у могилы ее сестры. Я не помнил Грейс особо выдающейся чем-то, а за годы, прошедшие с тех пор, когда видел ее в последний раз, она превратилась в одну из тех американок, которые вынуждают вас стыдиться за страну: тщеславную, провинциальную, намеренно невежественную. Я ожидал, готовился к излиянию печали по поводу внезапно угасшего столь яркого светоча. Вместо этого на меня обрушили поток презрения за такую «белую ворону». Я изо всех сил старался защитить Филиппу, но, потрясенный враждебностью Грейс, не смог ничего сделать. Я разозлился настолько, что у меня не осталось иного выбора, кроме как немедленно покинуть кладбище во избежание риска применить насилие к женщине.

Коулман обессиленно откинулся на спинку кресла. Квартет воздушных шаров расположился на близкой орбите вокруг него и Кэла. Коулман взял в руки книгу и сказал:

– Ни в коем случае не хочу преуменьшить то, с чем столкнулись вы. Но временами я думаю, что, чем дольше живу, тем изощреннее становятся напасти, в которые впутываюсь.

IX

– А как продвигается ваша работа, мистер Коулман? – поинтересовался Данн.

Изабель и Кэл удалились на час в свою комнату перед поздним ужином. Коулман сидел в гостиной с раскрытым на коленях блокнотом, когда в комнату зашел Данн. Закрыв блокнот, Коулман ответил:

– Моя работа все еще пребывает на ранней стадии.

– Не покажусь ли вам бесцеремонным, – проговорил Данн, усаживаясь на стул рядом с Коулманом, – если спрошу, что за сюжет в ней?