Сефира и другие предательства

За мгновение до того, как влепить кулак в солнечное сплетение заключенного, линии лица Пахаря, перекошенного и покрасневшего за последний час допроса, вдруг расслабились. Эффект был поразительным – будто с его кожи схлынул слой тяжелого грима. В последующей неподвижности его лица Васкес поначалу прочитала истинные эмоции Пахаря, беспристрастное отстранение от боли, которую он готовился причинить, основанное на его полнейшем презрении к стоящему перед ним человеку. В то время как рот его растянулся, выплюнув обращенные к пленнику крики: «Вставай! Вставай, мать твою!», через секунду после того, как его удар повалил человека на бетонный пол, и в то время как искривленный рот и глаза продолжали источать насилие, его кулаки и ботинки обрушились на спину пленника, его пах, его горло, – были и другие, непредсказуемые мгновения, когда Пахарь, шаркая ногами, отступал после удара по почке арестанта и на его лице вновь появлялось это бесстрастное выражение, и Васкес думала, что она сквозь маску видит этого человека таким, каков он есть.

Затем, через неделю после того, как Пахарь взял Васкес на борт корабля, который назвал «Белый отряд», она оказалась на сеансе двух полнометражных фильмов Стивена Кинга, – не первый и даже не десятый вариант способа скоротать три часа, – но это лучше, чем валяться на койке и думать: «Что тебя так шокировало? Ты же знала, на что способен Пахарь, – это знают все». Через час просмотра фильма «Патриот» смутное ощущение, не дававшее ей покоя с первой сцены с Сигалом, выкристаллизовалось в понимание: отсутствующий взгляд, с которым актер встречал каждые нарастание и спад напряжения в драме, как и тот, который уловила Васкес на лице Пахаря, был, как она поняла, не наигранным, а естественным. Оставшуюся часть фильма и весь следующий («В чреве зверя») Васкес смотрела на маленький экран с каким-то благоговейным ужасом, не в силах решить, что хуже: служить под началом человека, чье поведение наводит на мысль о социопате, или того, который играет главную роль в фильме для приватного просмотра.

Через сколько же дней после этого появился Зови-Меня-Просто-Билл? Не более, чем через два, она уверена в этом. Он приехал, по его словам, потому что их усилия по работе с особо непокорными заключенными не остались незамеченными и начальство решило, что ему будет полезно поделиться с ними своими знаниями о допросах с пристрастием, – несомненно, ему было чему научить их. С прямой, как шомпол, спиной и сияющей физиономией Пахарь с энтузиазмом пролаял свой призыв по поводу их сотрудничества.

После этого приступили к изучению тех средств ограничения, которые причиняли бы заключенному максимальный дискомфорт, причиняя ему (а иногда и ей) оптимальный ущерб. Например, подъем узника над землей сначала без повреждения плечевых суставов, затем – с их вывихом. Пытка утоплением, да, а также применение не по прямому назначению всевозможных предметов повседневного обихода – от пилочки для ногтей до плоскогубцев и зубной нити. В каждом случае подход был индивидуальным. Разумеется, нельзя верить ничему из того, что говорят заключенные, когда их передают вам, никаким заявлениям о невиновности. Но даже после того, как выяснялось, что вы их раскололи, вы не могли быть уверены, что они не прибегли к более тонкому обману, действуя так, будто вам это удалось, чтобы сохранить действительно ценную информацию. По этой причине необходимо было оставить допрос открытым и продолжить с теми заключенными, которые клялись, что рассказали вам все, что знали.

– Эти люди совсем не такие, как мы с вами, – поучал Зови-Меня-Просто-Билл, подтверждая ощущение, неотступно возникавшее у Васкес, когда она в составе патруля проходила мимо женщин в белых или синевато-серых паранджах или мужчин, чьи паколи свидетельствовали об их верности моджахедам.– Они неадекватны. Вы не можете вот так запросто сесть с ними рядом и поговорить, – продолжал Билл, – договориться о чем-то, найти общий язык. Они скорее направят самолет в здание, полное ни в чем не повинных женщин и мужчин. Они скорее привяжут взрывное устройство к своей дочери и отправят ее обнять вас. Заполучи они ядерную бомбу, и на месте Манхэттена поднимется грибовидное облако. А вот боль – боль они понимают. Достаточная порция страданий – и языки их развязываются.

Васкес точно не помнила того момента, когда к их отряду присоединился мистер Уайт. Когда он протиснулся мимо Лавалля и Максвелла, он поднял левую руку, чтобы не дать Пахарю опрокинуть пленника, а Зови-Меня-Просто-Биллу – лить воду на лицо человека в капюшоне, она подумала: «Кто такой, черт возьми?» и тут же следом: «А, это ж мистер Уайт». Должно быть, он уже какое-то время пробыл с ними, потому что Пахарь поднял пленника на ноги, а Билл опустил ведро и отошел. Кремневый нож в его правой руке – с острием настолько тонким, что Васкес почудилось, будто она чувствует, как оно прижимается к голой коже, – не стал для нее неожиданностью. Как и то, что за этим последовало.