Сефира и другие предательства

Именно мистер Уайт предложил им перенести свои операции в Клозет, и Зови-Меня-Просто-Билл с готовностью принял его рекомендацию. Поначалу-то Пахарь отнекивался. Мистер Уайт… начал, скажем так, принимать более активное участие в их допросах, и это привело к тому, что он и Билл стали проводить больше времени вместе. Руиз спросил у сотрудника ЦРУ, чем он занимается с человеком, на костюме которого, хоть и замусоленном, не остается ни единой капли крови, заливавшей тем не менее, его нож, его руки.

– Обучением, – ответил Зови-Меня-Просто-Билл. – Наш друг учит меня всяким разным вещам.

Заодно обучались у него и остальные члены команды, хотя скорее… косвенным образом. Васкес узнала, что рассказы ее отца о Вилле Гримальди – которые он держал в тайне от дочери, пока ей не исполнилось пятнадцать, когда вечером в день ее рождения она сначала не поверила, затем пришла в ужас, а потом преисполнилась гневом за отца, – имели мало общего с ее обязанностями в Клозете. Ее отец был ни в чем не повинным человеком, поэтом, ради всего святого, которого забрали люди пиночетовского «Каравана смерти», выполнявшими программу террора против собственного населения. Мужчины (а иногда и женщины), в допросах которых она принимала участие, сами были террористами, духовной родней офицеров, оставивших страшные шрамы на руках и груди ее отца, его спине и бедрах, изуродовавших его разум кошмарами, от которых он до сих пор, десятилетия спустя, просыпается с криком. Те же люди были совсем не такими, как мы с вами, и это отличие позволяло и узаконивало все средства, требуемые для того, чтобы они начали говорить.

К тому времени, как Махбуба Али затащили в Клозет, Васкес узнала и кое-что другое. Например, что можно концентрировать боль на одной части тела до такой степени, что заключенный начинал ненавидеть эту часть себя за мучения, сосредоточенные в ней. Она усвоила, что предпочтительнее работать неспешно, методично, с религиозным рвением – такое сравнение приходило ей на ум, хотя это была не та религия, с которой она когда-либо имела дело, а скорее вера, основанная на самой фундаментальной истине, которой учил ее мистер Уайт, учил их всех, а именно: плоть жаждет ножа, жаждет пореза, который вскроет ее, снимет напряжение, избавит от дрожи и трепета в ожидании боли. Как младший член их Отряда, допуска к прямой работе с заключенными она пока не получила, но это не имело значения. В то время как она и Бьюкенен срезали с заключенного одежду, обнажая голую кожу, то, что Васкес там увидела – хрупкость, беззащитность, густой солоноватый привкус которой наполнил ее рот, – подтверждало все уроки мистера Уайта, все до единого.

Не была она и лучшей его ученицей. Таковым числился Пахарь, единственный из них, кому мистер Уайт доверил свой кремневый нож. Мистер Уайт держался с Зови-Меня-Просто-Биллом как сотрудник старшего уровня, с остальными же вел себя, как будто они были манекены, временно замещающими. В случае с Пахарем, однако, мистер Уайт являлся наставником, последним практиком умершего по сути ремесла, передающим свои знания избранному преемнику. Такое запросто могло бы стать сюжетом фильма Стивена Сигала. И ни одна голливудская звезда не смогла бы сыграть жадного до знаний ученика с бо`льшим воодушевлением, чем Пахарь. Хотя официальной причиной смерти Махбуба Али значился сепсис, развившийся вследствие неправильной обработки ран, недостающие части были отделены от тела человека острием каменного клинка мистера Уайта, сжатого твердой рукой Пахаря.

VI

Несмотря на плотное движение, такси подъехало к трем полированным деревянным дверям центрального входа отеля «Конкорд опера» с запасом почти в пять часов. Пока Васкес расплачивалась с водителем, Бьюкенен выбрался из машины, пересек тротуар, поднялся на три ступени и прошел через центральные двери. Наблюдая за ним, она отвлеклась настолько, что забыла попросить квитанцию; к тому времени, когда она опомнилась, такси уже приняло троицу женщин средних лет с сумками, переполненными покупками, и отъехало. Мелькнула было мысль погнаться за машиной, но она решила, что десятку евро может взять на себя. Она повернулась к отелю и увидела, что центральные двери снова открыты, Бьюкенен стоит в них рядом с молодым человеком с бритой головой в темно-синих брюках и кремовой длинной рубахе, на левой стороне которой поблескивал именной бейджик. Молодой человек показал через улицу и поводил рукой туда-сюда, одновременно обращаясь к Бьюкенену, который слушал с вниманием и кивал. Когда юноша опустил руку, Бьюкенен похлопал его по спине, поблагодарил и спустился к Васкес.

– И что это было? – спросила она.

– Шоппинг, – ответил Бьюкенен.