Секрет королевы

Кэл. Как же мне хочется быть уверенной, что с ним все в порядке. Наш гонец вернулся из Серроне и сообщил, что Кэл добрался туда и имел аудиенцию с моей матушкой, королевой. И отправился в аббатство Баэр, поскольку с расположенных рядом с ним обсидиановых шахт пришли тревожные вести.

Аббатство Баэр, самое опасное место в Реновии.

Меня снедает тревога, но я ничего не могу с собой поделать и усугубляю дело еще больше. Рима Картнер. Почему из всех ассасинов Кэл выбрал именно ее? Она молода и честолюбива, она такая же, какой была я: ловкая, смышленая, находчивая и готовая драться. Если Кэл привяжется к ней во время выполнения задания, это никого не удивит, и меньше всего – меня. Возможно, когда-нибудь он решит жениться на ней. Ведь он никогда не сможет жениться на мне.

Мне стоит немалых усилий не заплакать. Холодный ветер кусает мои щеки, и я сильнее натягиваю на голову капюшон. Голубизна небес жестока, она обещает солнце, но не дарит ни капли тепла. Я передумала – уж лучше находиться в моей опочивальне, глядя на появляющуюся в пламени моего камина фигуру Обсидианового Монаха, чем здесь, на этой стылой площади, делая вид, будто я счастлива и всем довольна.

Начинается первая скачка, в ней участвуют шесть лошадей и шестеро жокеев, на ветру развеваются цветные ленты, всадники теснятся, занимая места, затем пускаются скакать вокруг площади и по узкой улочке, ведущей к реке. Здесь, на этих улицах, толпится слишком много людей, и столкновения неизбежны. Во время второй скачки до нас доносятся истошные крики и неистовое лошадиное ржание.

– Кого-то раздавили! – вопит герцог Овинь, как будто это лучшая из возможных развязок. Как рассказали мне фрейлины, в прошлом году таким образом погибли трое зевак и пришлось добить двух лошадей. Герцог был в восторге. Монтрис – странное место. Я и понятия не имела, что скачки – кровавый спорт.

Солнце стоит низко, осталась последняя скачка. Я знаю, что в ней будет участвовать мой новый белый конь, и полагаю, что и вороной конь леди Сесилии, потому что оба они еще не появлялись.

Я не понимаю только одного – того, что, как объявляет глашатай, они будут единственными. В последнюю минуту было также решено, что они проедутся по площади еще шесть раз, а не проскачут по городу, как другие. Все лошади чистокровные, дорогие, и я удивляюсь: ведь наверняка ни Хансен, ни герцог не хотят, чтобы их лошади проскакали сквозь толпу на берегах реки.

– Шесть – мое удачное число, – сообщает Хансен. Большую часть этого дня он провел, рассуждая о лошадях, на которых он поставил, или о тех из них, которые проиграли – или вообще не пришли к финишу.

Белый конь и вороной конь, на которых развеваются ленты, бьют копытами на линии старта.

– Это мой конь! – снова и снова вскрикивает леди Сесилия, как будто кто-то может в этом сомневаться. – Его зовут Ворон.

– Ворон! Ворон! Ворон! Это имя передается в толпе из уст в уста.

Леди Сесилия одета во все черное, только к ее капюшону пришпилена зеленая веточка – явная отсылка к Хансену и его королевским цветам. Надеюсь, что мой белый конь будет нестись, словно метель, и побьет каждый возможный рекорд.

– А как зовут твоего коня, моя дорогая? – спрашивает Хансен, изображая интерес.

– Победитель, – отвечаю я, и он отводит взгляд. Надеюсь, он поставил большие деньги на лошадь леди Сесилии и потеряет все до последнего гроша.

Еще до начала гонки становится очевидно, что толпа будет болеть за Ворона, а не за моего коня. Шепот перерос в крики. Нет сомнений относительно того, за кого в этих скачках болеют жители Монта. Они поддерживают вороного коня, принадлежащего представительнице их мелкого дворянства, а не за скакуна, украшенного лентами королевы. Они не забыли того, что произошло в Стуре, и того, что к этому, как они считают, причастна я. Они по-прежнему не доверяют мне и, разумеется, не любят меня. Если мне еще нужны какие-то доказательства того, что я им не мила и они меня не уважают, то я могу получить их сейчас.

Кони скачут, их подковы стучат по булыжной мостовой, они вытягивают шеи. Углы площади опасны, кони скользят, и толпа ахает. Я привстаю, слишком взволнованная, чтобы сидеть. Оба коня – отличные скакуны, они идут вровень, голова к голове – первый круг, второй, третий. Толпа по-прежнему кричит: «Ворон! Ворон!» – но, как я поняла уже давно, лошадям нет дела до того, что о них думают люди. Они скачут потому, что в них живет неистовый дух борьбы. Они скачут потому, что галоп возбуждает их. Потому, что хотят быть самыми быстрыми.

Похоже, когда начинается пятый круг, кони начинают уставать. Их наездники держатся в седлах из последних сил. На одном из углов жокей чуть было не падает с Ворона, на следующем углу едва не соскальзывает на землю мой собственный жокей. Я больше не слышу топота их копыт – все заглушает рев толпы. Кони скачут вровень, значит, все решат последние моменты скачки.