– Королева направляется в Монт, – отвечает Кэл. – Королевские семьи обоих государств будут там вместе, и большая часть гвардии также уже направляется на север. Нам нельзя терять время.
Рима тоже поворачивает коня, лицо ее искажено болью, но глаза блестят, как не блестели уже несколько дней.
– Давай организуем эти эвакуационные команды, – говорит она. – А затем двинемся в путь. Если понадобится, мы сможем поспать в седлах.
Кэл изображает на лице улыбку, но здесь, в этом выгоревшем оскверненном месте, нет ничего, что могло бы принести кому-то счастье – кроме мятежников-афразианцев, которые определенно больше не скрываются и действуют открыто. Кэл собирается ослушаться приказа королевы Лилианы расследовать разрушение ее дворца. Но если смысл его жизни – это защита короны, то он должен вслед за короной отправиться туда, где ей грозит непосредственная опасность. Ассасины должны вернуться в столицу Монтриса до того, как станет поздно, до того, как замок Монт будет, подобно Виолле Рузе, сожжен дотла вместе со всей королевской семьей.
Глава 23
Сирень
Несколько дней я ждала, что двор замка заполнят топот лошадиных копыт и скрип реновианской королевской кареты, и вот наконец моя мать здесь, в Монте, и она цела, невредима и благополучна – настолько, насколько в наши дни может быть благополучен хоть кто-то из нас.
Мне странно думать о том, что Монт ей хорошо знаком. Много лет назад она должна была выйти замуж за наследного принца Монтриса, отца Хансена, и тогда этот замок стал бы ее домом. Но вместо этого она сбежала с моим отцом, и история четырех государств Авантина опять изменилась. Все эти годы она сильной рукой держала Реновию, не давая ей распасться. Но теперь ей пришлось бежать, и прекрасного, вызывавшего благоговейный трепет дворца Виоллы Рузы больше нет. Ничто не вечно. Как и аббатство Баэр, Виолла Руза превратилась в руины. Афразианцы наконец осуществили свою месть.
Сегодня холодный день, и небо затянуто тяжелыми тучами, грозящими просыпаться снегом или пролиться ледяным дождем. Я надеваю свой отделанный мехом капюшон и выглядываю из окна. Фрейлины просят меня не высовываться под студеный ветер. Но я не обращаю на них ни малейшего внимания. Мне так приятно увидеть во дворе реновианскую королевскую карету с ее лилово-золотыми украшениями и кучером в ливрее. Да, с моей стороны эгоистично радоваться тому, что моя матушка здесь, при таких-то обстоятельствах, но мне отчаянно хочется увидеть хоть кого-то, кто точно на моей стороне.
Лорд Берли сказал мне, что он встретит мою мать и препроводит ее в мои покои. Ни к чему, продолжил он, чтобы во двор вышли я или король, подвергнув себя опасности заболеть или испытать неудобства. Я пыталась возражать, но он был тверд.
– Речь идет о вашей безопасности, ваше величество, – изрек он с одним из своих угодливых поклонов, и я не могла с этим спорить.
Так что вместо этого я высовываюсь из окна, чувствуя, как мерзнет мой нос, и пытаюсь рассмотреть мою мать. Она выходит из кареты, двигаясь изящно, как всегда, хотя ее члены наверняка затекли после долгого путешествия по непогоде. Ее мантия цвета вереска сшита из аргонианской шерстяной ткани. Ее капюшон сползает, и я вижу седину в ее черных волосах и ее лицо цвета меда. Хотя она и устала и ее снедает тревога, моя мать выглядит царственно, как всегда.
Я хочу закричать, окликнуть ее, но она не одобрила бы такого поведения. Ведь я больше не девушка с фермы. Так что вместо этого я покидаю свои покои и в окружении гвардейцев и фрейлин спешу по длинной галерее мимо портретов прежних королей Монтриса со следами вырождения из-за близкородственных браков. На верху парадной лестницы мы все останавливаемся и ждем появления вдовствующей королевы.
– Тебе не стоило бы находиться здесь, – говорит Хансен, вышедший из своих покоев. Его свита вдвое больше моей, и его окружает вдвое большее число гвардейцев. И одежды на нем тоже надето вдвое больше – хотя Хансен и любит скакать по сырым лесам, охотясь, он настоящий мерзляк и терпеть не может холода. Его голова и шея укутаны шерстяным платком, похожим на какую-то странную повязку. – Нам было велено не выходить из своих покоев.
– Но ты тоже ослушался этого приказа, – замечаю я. Я не видела Хансена с момента того происшествия на скачках. Мы с ним, словно с молчаливого согласия, стараемся держаться подальше друг от друга.
– Я хотел поприветствовать вдовствующую королеву, – говорит он и театрально шмыгает носом. Возможно, он простыл. Половина моих фрейлин простудились, но благодаря всем тем сильнодействующим травам, которые мои тетушки давали мне, когда я росла, я теперь куда выносливей, чем эти изнеженные монтрисианские дамы.
– Мы с тобой думаем одинаково, как всегда, – отвечаю я и улыбаюсь, но Хансен не улыбается в ответ. Интересно, стыдно ли ему оттого, что он так струсил на скачках, что едва мог встать. А может быть, он боится меня, поскольку уверен – как, похоже, и многие другие, – что источник темной магии – это я.