Секретная династия

Вероятно, письмо от 21 ноября должно было попасть в одну из двух этих категорий, причем документ, выявленный 10 февраля, естественно попадает к шефу жандармов 11-го (согласно «Журналу», 11 и 12 февраля 1837 г. разборка бумаг заключалась уже в чтении писем князя Вяземского)[364].

Разбор пушкинских бумаг, как известно, производился жандармским генералом Л. В. Дубельтом и В. А. Жуковским, но, вероятно, кроме того, в «посмертном обыске» участвовали и менее важные лица: опись всех материалов, представленная царю, была составлена писарем[365], о кабинете Пушкина сообщалось, что он был распечатан «в присутствии действительного статского советника Жуковского и генерал-майора Дубельта»[366], т. е., очевидно, не сами «присутствующие» снимали печати, и т. п. В записке Миллера не сказано, кем было взято письмо из бумаг Пушкина. Однако рано или поздно, особенно после того, как шеф жандармов ознакомился с документом, последний едва ли мог миновать Миллера.

Невидимое присутствие Бенкендорфа при «посмертном обыске» не требует особого объяснения.

6 февраля 1837 года шеф жандармов писал Жуковскому: «Бумаги, могущие повредить памяти Пушкина, должны быть доставлены ко мне для моего прочтения. Мера сия принимается отнюдь не в намерении вредить покойному в каком бы то ни было случае, но единственно по весьма справедливой необходимости, чтобы ничего не было скрыто от наблюдения правительства, бдительность коего должна быть обращена на всевозможные предметы. По прочтении этих бумаг, ежели таковые найдутся, они будут немедленно преданы огню в Вашем присутствии»[367].

Между тем уже с первых дней часть разобранных пушкинских бумаг отправлялась к Бенкендорфу и не возвращалась, хотя в «Журнале» это не фиксировалось. Так, 13 февраля 1837 года Бенкендорф через генерала Апраксина отправил в Военно-судную комиссию «найденные между бумагами покойного камер-юнкера А. С. Пушкина письмо, записки и билет [...] могущие служить руководством и объяснением к делу Судной комиссии»[368].

Также были изъяты и переданы в III отделение письма о несостоявшейся дуэли Пушкина с Вл. Соллогубом[369].

Заметим, что документы о дуэли Бенкендорф отослал в Военно-судную комиссию 13 февраля, конечно, после предварительного просмотра.

Таким образом, изъятие письма Бенкендорфу из пушкинских бумаг, передача его шефу жандармов 11 февраля 1837 года и последующее «исчезновение» — все это представляется эпизодом вполне возможным и даже типичным для «посмертного обыска».

Приняв, что письмо от 21 ноября действительно найдено в бумагах Пушкина после его смерти, мы должны пересмотреть некоторые сложившиеся представления об истории этого документа. Можно, конечно, допустить, что 21 ноября 1836 года Пушкин письмо все же послал, а себе оставил автокопию, которую и нашли при разборе бумаг. Однако ни в бумагах Бенкендорфа, ни в архивах царствующей фамилии этого послания, как известно, не обнаружилось. Миллер, несомненно, был убежден, что у него единственный экземпляр письма (это отмечено в его записке о гибели Пушкина). Трудно представить, чтобы о письме Пушкина, отосланном 21 ноября 1836 года шефу жандармов, ничего бы не знал его личный секретарь.

Разумеется, при обсуждении такого рода проблем исследователи всегда вынуждены выносить суждения с большей или меньшей долей вероятности, но в данном случае совокупность фактов ведет к тому, что 21 ноября 1836 года Пушкин письмо Бенкендорфу (царю) написал, но не отослал.

Конечно, это в высшей степени важный факт для осмысления душевного состояния поэта в тяжелые преддуэльные месяцы.

Приняв положение о неотосланном письме, постараемся восстановить историю документа с ноября 1836 по февраль 1837 г.

Около 21 ноября 1836 года первый вызов Дантесу уже взят обратно, но Пушкин стремится свести счеты с Геккерном. Именно 21 ноября, согласно точным воспоминаниям В. Соллогуба, Пушкин прочел ему страшное, оскорбительное письмо голландскому посланнику, реконструируемое ныне по сохранившимся его клочкам (П. XVI. 189—191)[370]. Письмо датируется 17—21 ноября 1836 года, но, скорее всего, оно было составлено в конце указанного четырехдневного периода. Существовала несомненная связь между посланием к Геккерну и рассматриваемым письмом к Бенкендорфу. Последнее написано под впечатлением тех же фактов, в том же настроении, что и первое (клочки письма к Геккерну, между прочим, на той же бумаге, что и письмо к Бенкендорфу, — «№ 250», согласно классификации Б. Л. Модзалевского и Б. В. Томашевского[371]).

У нас нет сомнения, что письмо Геккерну, написанное около 21 ноября, послано не было, иначе дуэль состоялась бы на два месяца раньше. Теперь мы видим, что и соответствующее ему письмо шефу жандармов также осталось у Пушкина. В этой общности судеб связанных друг с другом писем можно увидеть определенную закономерность.