Секретная династия

Справедливости ради нужно вспомнить, что в России печатались также статьи и книги, иначе оценивавшие олигархическую оппозицию. Правда, было это преимущественно в начале XX века, когда появились некоторые запоздалые свободы, Дума, и поэтому усилилось внимание к тем идеям и учреждениям, в которых видели «исторических предшественников». Типичной работой этого рода явилась книга «Государственная власть и проекты государственной реформы в России» известного историка литературы В. Е. Якушкина (внука декабриста и сына общественного деятеля второй половины XIX в. Е. И. Якушкина). Автор кратко описывал историю «конституционных идей» в России с XVI до конца XIX века — от Земских соборов до конституции Лорис-Меликова (в приложениях к работе был помещен проект конституции Никиты Муравьева).

«Характерным явлением всей нашей истории за рассмотренные века, — писал В. Е. Якушкин, — были то ослабевавшие, то усиливавшиеся стремления правительства и общества к реформе нашего государственного строя. По своему содержанию проекты конституций, сменявшие друг друга в течение XVIII и XIX веков, представляют [...] много важного и интересного»[183].

Одна из глав названной книги была специально посвящена «конституционным проектам графа Н. И. Панина», к которым Якушкин отнесся с большим пиететом, почти «забывая» об аристократических и крепостнических недостатках тех старинных идей...

Советские историки в общем весьма сдержанно относятся к аристократическим проектам. Совершенно справедливо главными героями освободительных сражений XVIII—XIX веков считаются те, кто старался улучшить жизнь большинства, в то время как «вольные аристократы» стремились совсем к другому. В самом деле, разве не Петр Панин, один из лидеров аристократической оппозиции, бил по лицу и выдрал бороду у связанного Пугачева?

Автору данной книги все эти соображения кажутся резонными, серьезными, но иногда требующими более широкого, многостороннего разбора.

При оценке каждого общественного течения (как, впрочем, и любого другого явления) необходим конкретно-исторический подход. Ясно, что, скажем, для пятидесятых — шестидесятых годов XIX века аристократические требования выглядели уже дремучей стариной и мешали новым, в частности, революционно-демократическим, идеям, которые овладевали умами. Однако за сто лет до того, в середине XVIII века, еще до выступления Радищева, значение идей Фонвизина, Паниных и т. п. было другим. В то же время если в аристократической оппозиции верховников (1730 г.) совсем не заметны антикрепостнические мысли, то о фонвизинском «Рассуждении...» этого уже нельзя сказать. Анализируя оппозицию Фонвизина и Паниных, мы должны отметить в ней некоторые существенные черты, которые, надо полагать, имеют объективно прогрессивный характер.

Прежде всего, в этом выступлении немало антисамодержавного смысла, порой столь острого, смелого (Фонвизин), что средства перехлестывали цель. Обличения деспотизма, тирании, фаворитизма выглядели куда более внушительно, чем аристократические «формулы» на знамени; ирония, протест, презрение, угрозы, даже ненависть к противнику столь плотны и основательны, что порой нелегко отличить их от обличений, имеющих иное происхождение и цель.

Напомним два отрывка.

Фонвизин («Рассуждение...»): «...всякая власть, не ознаменованная божественными качествами и правоты и кротости, но производящая обиды, насильства, тиранства, есть власть не от бога, но от людей, коих несчастия времен попустили, уступя силе, унизить человеческое свое достоинство. В таком гибельном положении нация, буде находит средство разорвать свои оковы тем же правом, каким на нее положены, весьма умно делает, если разрывает».

Радищев («Путешествие из Петербурга в Москву»):

«О законы! Премудрость ваша часто бывает только в вашем слоге! Не явно ли се вам посмеяние? Но паче еще того посмеяние священного имени Вольности.

О! Если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство?..»

Итак, объективно расшатывающие удары по строю и устоям — вот первая из возможных положительных оценок. «Панины не шли дальше идей дворянского либерализма, — констатирует современный исследователь творчества Фонвизина. — Но они хотели уничтожить деспотический, самовластный режим Екатерины, установить законность в России, ограничить монарха в его самовластии [...]. Писатель смело шел на блок с этой группой, тем более что в их взглядах на природу русского деспотизма было много общего»[184].

Второе, о чем не раз писал Герцен, — проявление свободомыслия, формирование крупных, ярких, оригинальных характеров, личностей. И там, где часто не было и не могло быть прямой преемственности идей (Панины, Щербатов, Дашкова — и люди 1860-х годов), — там сложными путями шла преемственность характеров...