Однако существовала, пусть в сложной, противоречивой форме, и определенная преемственность идей. Идея борьбы и протеста перейдет к следующим поколениям, которым мало дела до аристократических мечтаний, но много — до внушительных ударов по цели, нанесенных умелыми руками ближних предков. Ведь и куда более древние, социально чуждые ситуации (Рим, Новгород) вдохновляли свободомыслие в разные эпохи. «Исторические заслуги, — отмечал В. И. Ленин, — судятся не по тому, чего
Конечно, судьба идей часто парадоксальна. Петра Панина, рвущего бороду у Пугачева, Герцен не раз вспомнит как ужасный пример правительственного зверства, которое будет отомщено (см. гл. VII). Но именно в герценовской печати — можно сказать, в одних и тех же изданиях — соседствуют защита крестьян, крестьянское дело и панинское «Завещание». Если бы Никита и Петр Панины знали, что в какой-то исторической точке пересекутся линии от них и от Пугачева!..
Причудливой исторической судьбе фонвизинско-панинских замыслов за десятилетия, прошедшие от их создания до публикации в герценовской печати, будет посвящена следующая глава.
Здесь же заметим, что исследования последних лет подтверждают существование не дошедшей до нас конституции 1770—1780-х годов[186]
.Глава V. «На шестьдесят лет...»
Безбородко, получив однажды утром три противоречивых указа Павла I, сказал: «Бедная Россия! Впрочем, ее станет еще на 60 лет».
Действительно, той России стало еще ровно на 60 лет — от убийства Павла до отмены крепостного права.
23 марта 1801 года медленный траурный кортеж сопровождал набальзамированное тело задушенного, изуродованного императора из дворца в Петропавловский собор. Для пущей торжественности был сделан восьмиверстовый круг по двум невским мостам.
Впереди почетного конвоя, неся на специальной подушке корону усопшего, весь этот путь прошагал 30-летний Никита Петрович Панин, единственный сын генерала Петра Панина и единственный племянник — наследник министра Никиты Панина, в честь которого и был назван.
День был холодный, Панин пожаловался в письме к жене на недостаточно теплую одежду, но прибавил, что «день не был утомителен».
Хоронить Павла — не то что при нем жить...
Вместо перечисления мрачных подробностей 52 павловских месяцев проще, наверное, вспомнить некоторые из первых указов «дней Александровых прекрасного начала».
По списку новых разрешений легко угадываются старые запрещения.
Только за один день, 15 марта 1801 года (через четыре дня после цареубийства), прощено в указе 156 человек (среди них Радищев, Ермолов).
К 21 марта — 482 человека (всего же помиловано и возвращено на службу 12 тыс. человек).
14 марта — снято запрещение на вывоз разных продуктов.
15 марта — восстановлены дворянские выборы по губерниям;
амнистированы укрывшиеся за границей, снято запрещение на ввоз ряда товаров.
22 марта — объявлен свободный въезд и выезд из России.
31 марта — разрешены частные типографии и ввоз всяких книг из-за границы.
2 апреля — восстановлена екатерининская жалованная грамота дворянству и городам;
уничтожена тайная экспедиция.
8 апреля — уничтожены виселицы, на которых прибивались имена опальных.
9 апреля — уничтожены пукли у солдат.
27 сентября — запрещены пытки и «пристрастные допросы»;
запрещено употреблять в делах самое слово «пытка»[188]
.В свое время Н. П. Панину, единственному наследнику двух оппозиционных екатерининских вельмож, достались, конечно, бумаги и тайные заветы, в частности насчет будущего императора Павла, конституции и т. п.
Внезапная смерть Екатерины II, 6 ноября 1796 года и стремительное прибытие Павла из Гатчины в Петербург оказались чрезвычайным событием для открытия и сокрытия секретных исторических документов.
Новый царь, а также новый наследник Александр вкупе с важными государственными персонами Безбородкой и Ростопчиным произвели розыск в потайных бумагах Екатерины. Обнаружились откровенные незавершенные мемуары императрицы, и Павел дал их почитать другу юности князю Алексею Куракину, тот же, не спросясь, быстро снял копию, и она тайно пошла по России — к Карамзину, Александру Тургеневу, Пушкину, а через 60 лет — к Герцену. Одним из первых читателей мемуаров был именно Никита Панин, второй, который 19 октября 1801 года благодарил Куракина: «Возвращая мемуары покойной императрицы, я прошу Вас, князь, принять мою благодарность за то удовольствие, которое я получил от этого интересного чтения»[189]
.